Немного солнца для Скарлетт. Наталия Миронина

опасности. Это тяжело сыграть. Но стоит попробовать. Это движение души, страсть, но, как только он ее обнимает, он сразу же чувствует, что должен сберечь ее. Он понимает, что женщина в его власти и он отвечает за нее. Дик, вам ясно? – Майлз посмотрел на актера.

      – Думаю, да. – Тот просто кивнул. Казалось, он представлял сейчас, как это должно выглядеть.

      – А я не очень понимаю, – подала голос Анна. – Сцена на темной лестнице сексуальна, в ней ощущается зов плоти. Здесь же, при дневном свете, это совсем другое, это мальчишество, риск. В этом нет секса. А книга об этом!

      Майлз задумчиво посмотрел на Анну.

      – Да, это соображение верное. Но я меньше всего хочу, чтобы история была про зов плоти. Про слюнявого влюбленного мальчишку, который щупает женщин в подворотне. Мы о другом. Мы о страсти. Он ведь не может себя побороть, но он хочет узаконить эту страсть. Сделать ее чистой, легальной. А это возможно, только если он сам объявит о ней миру. Вот почему, когда он, переполняемый чувством, обнимает ее на улице и пытается поцеловать, он поднимается в ее глазах. Она сердится, но проникается к нему уважением за то, что он не стесняется любви к женщине, которая старше его.

      Майлз замолчал.

      – Кажется, я понимаю. – Дик кивнул.

      А Анна подумала, что это очень тяжело – влюбить в себя мужчину, когда тебе и ему чуть ли не каждый день напоминают о возрасте.

      Перекресток, который выбрали для съемок, был оживленным. Этот уголок был типично городским: стоянка такси, автобусная остановка, пешеходный переход и четыре луча улиц, расходящихся от маленького зеленого пятачка. Таких внезапных клумб с одним или двумя деревцами посередине в городе было полно.

      – Так, вы подходите к пешеходному переходу, останавливаетесь – ждете зеленый свет. Анна делает один шаг – и оказывается на проезжей части. Ты, Дик, в это время должен ее поцеловать. Запомни – в тебе любовь и страх за эту женщину, – объяснил им Майлз и сделал предупреждающий жест: – Приготовились, будем снимать.

      Анна вздохнула, посмотрела себе под ноги, потом в сторону. Она заставила себя никого и ничего не замечать, она сейчас превращалась в красивую и, на ее взгляд, счастливую женщину, которую любил этот молодой человек с темными глазами. Режиссер дал команду «мотор», и раздался звук хлопушки. Теперь на тротуаре, ожидая сигнала светофора, стояла не Анна, а парижанка средних лет. Тоненькая, в удлиненной юбке и туфлях на невысоких каблуках. На плече у нее была сумка. Парижанка улыбнулась своим мыслям, слегка запрокинула голову, вздохнула, радуясь хорошему дню и собственной беззаботности. Вот она поправила шелковую косынку, вытащила солнечные очки. И в это время рядом с ней остановился мужчина.

      – Здравствуйте, я за вами иду уже целых полчаса, – произнес он, внимательно разглядывая светофор, словно боялся смотреть ей в лицо.

      – Я знаю. Я заметила, – ответила она.

      – Я ничего не мог поделать. Мне страшно потерять вас даже в городе, даже на полчаса.

      Она не смотрит