Пояс Ипполиты. Аркадий Крупняков

вещи, тряпки, сор, попадались даже неубранные скелеты лошадей. Дома знатных наездниц пустовали, выделялись неухоженностью, приличный вид был только у дворцов Годейры и Атоссы. Агора перед храмом была людной, здесь образовался рынок. Сам храм тоже хранил следы запустения, хотя около наоса по-прежнему торчали две амазонки с секирами. В городских конюшнях жили люди, судя по убогому скарбу, это были бедняки. На лицах людей, бродящих по уликам, Мелета заметила уныние. Казалось, как прошли в городе бои, так все и оставлено неубранным.

      У дворца Годейры Арам спешился, привязал лошадь к воротам. Дворец не охранялся, они свободно прошли во двор.

      Во множестве палат и комнат было пусто, казалось, что дворец необитаем. Мелета знала, что Годейра любила жить наверху, в глухой башне, куда вела винтовая лестница. Перед нею Арам остановился, сказал:

      – Иди туда одна. Я введу лошадей во двор. Как бы их не украли.

      Мелета поднялась по лестнице, толкнула дверь. Она со скрипом открылась, и Мелета увидела мать. Лота сидела в кресле царицы, на коленях ее стояла корзина. Полемарха лущила не то горох, не то чечевицу. Мелета одела по совету Арама свой мужской костюм, и мать ее не узнала. Вскинув руку в приветственном жесте амазонок, Мелета громко произнесла:

      – Хайре, великая царица Фермоскиры! Сотенная приветствует тебя!

      Лота медленно сняла с колен корзину, поставила ее в сторону и встала.

      Она, казалось, сильно постарела, похудела, и старая амазонская одежда висела на ней мешковато и непривычно. Она долго смотрела на Мелету, потом резко бросилась к ней и застыла в рыдании на ее груди.

      – Великая царица амазонок плачет? – с упреком сказала Мелета, усаживая мать снова в кресло.

      – Не брежу ли я? – сказала тихо Лота, утирая концом косынки слезы. – Это ты, Мелета, ты?

      – Я, мама, я. Вернулась вот.

      – А где бабушка?

      – Она осталась в Синдике. Далеко. Жива, здорова. Она благословляет тебя.

      – О, боги! Что же я стою! – и снова принялась обнимать дочь, покрывая ее лицо поцелуями, – Садись, дочка, сюда. Сейчас я прикажу подать вина.

      Лота хлопнула дважды в ладони, в дверях появилась молодая служанка.

      – Тикета! Дочь моя вернулась! Неси сюда все, что у нас есть.

      Тикета, видимо, раньше заметила гостей и мгновенно внесла поднос с угощениями. На столе появились сосуд с вином, фрукты, холодное мясо и овощи. На лице служанки были написаны восторг и радость.

      – Я все еще не верю в твой приход, моя родная, – Лота снова принялась ощупывать дочку, как бы желая убедиться, что это не сон, – Что ты стоишь, Тикета, беги, позови скорее Чокею!

      Служанка исчезла, Лота принялась дрожащими руками разливать в кружки вино. Налив, она тут же забыла про них, сунула в руки дочери яблоко, спросила:

      – Где эта… Сидника, скажи мне? Она в Элладе? Или еще где?

      – Не Сидника, а Синдика, мама. И давай выпьем за нашу встречу. Я испытываю ужасную жажду.

      – Ой, что это я! Совсем растерялась. Давай выпьем! – и она одним большим глотком выпила вино. Мелета тоже, не спеша, опорожнила кружку. И снова поставила се под сосуд. Наливая