Шапка Мономаха. Алла Дымовская

ветер и землю, оттого и жаба, птица и мышь, – твердили подхалимы на все голоса, желая, чтобы на них царь обратил свой взор.

      – Когда глупость слишком велика, она становится заразной. – Это сказал Гобрий, ближайший советник и лучший военачальник царя. – Не слушай их, Гистасп, ибо весь их ум на их языках. Если Иданфирс желает сделаться твоим рабом, к чему тогда его послам предлагать нам драку, а иначе советовать убираться прочь из их драгоценных степей?

      – Тогда пусть ты, Гобрий, станешь толкователем, раз уж с нашей легкой руки все могущественнейшие маги Персии были без жалости истреблены. Или надо было пощадить хотя бы одного? – с подвохом спросил Гистасп, но уже не очень следил за ходом придворной перепалки. На ладони он подбрасывал, впрочем, очень осторожно, дивную драгоценность, переданную ему послом. Все же что ни говори, а этот дикий степняк очень учтив даже со злейшими врагами. И если эта блистающая морскими огнями изумрудная каменная гладь всего лишь призвана подсластить горький полынный сок оскорбления, что же, он готов признать у царя всех скифов наличие хороших манер.

      – Обойдемся и без шарлатанских трюков. Чтобы истолковать послание, много ума не требуется, это по силам даже мне, скромному прислужнику твоего величия, – пробурчал задетый за живое Гобрий. Что и говорить, он и был некогда зачинщиком массовых казней персидских магов, но, Мардук да засвидетельствует его слова, никогда не видел в их фокусах ни малейшего проку. – Я думаю, смысл этих знаков таков: заройся в землю, как мышь, улетай прочь с поспешностью птицы или скройся в болота, как лягушка, иначе стрелы моих воинов истребят всех персов, до последнего обозного раба.

      – Значит, мы выйдем на битву завтра же, и пусть над моим шатром поднимут двойной стяг Ахеменидов, – постановил Гистасп, все еще подбрасывая камень на ладони, не в силах отвести глаз от его удивительных чудес. И грядущее сражение, и даже воинственные, довольные вопли приближенных сейчас не вызвали в нем никаких ответных чувств. Дарий желал наслаждаться новой игрушкой и сейчас думал лишь о том, как лучше и надежней вставить ее в оправу и прикрепить к своей царской шапке. И непременно сегодня же. Он желает носить на своем челе такую красоту, достойную только его, царя царей. Даже смердящий конским потом здешний хакан это понял и отправил в дар то, что недостоин носить сам.

      А на следующий день боевые пехотные порядки и конница вышли в степь. И хакан Иданфирс выстроил свое воинство ровно напротив врага в одном полете стрелы. С обеих сторон уже неслись подначивающие крики, порой и грубые оскорбления, битва вот-вот должна была грянуть во всем ее кровавом вое копий и стрел и блеске мечей.

      Арпоксай стоял поодаль на правом крыле, последний в ряду своих конников, отборных воинов, имевших по десятку, а то и по более, человеческих кож на древках тяжелых копий. Его отряд и должен был стать замыкающим, что отсечет всадников Дария от основного войска – в случае если персы слишком скоро придут в себя и начнут преследование.

      В рядах врага уже загремел