Мирянин. Алла Дымовская

было выходить на поле.

      Мы стали дружить. Вчетвером. Ника сперва воротил нос, зачем нам еще девчонка. Но через год и он, повзрослев, перестал выдвигать возражения и тоже включился в Наташкину свиту. Так у нее образовалось в окружении уже три верных рыцаря, вечно суетящихся и мешавших друг другу. Со стороны все это, конечно, сильно напоминало собачью свадьбу, но мы были подростки и еще не умели правильно строить отношения. Что наша дружба тогда уцелела и, напротив, даже сделалась более нерушимой, чем прежде, достойно немалого удивления. А может, дело было не в нас, а в Наташкиной врожденной природной мудрости, и сохранением нашего единства мы были обязаны именно ей. У нас развился своего рода благородный конкурс на право угодить и услужить, не всегда, однако, бескорыстный с судейской Наташкиной стороны. Мы вообще в то время напоминали фирму «Заря», добросовестно работавшую на одного-единственного клиента.

      Мама Наташку не одобряла. И на сей раз уже не объяснила мне почему. Только поджимала губы и голос делала подчеркнуто сухим, когда с моими друзьями заходила в гости и Наташка. А мне не пришло в голову тогда выяснить с мамой отношения. Я наивно и чистосердечно предполагал то, что вычитал в книжках: все дело в ревности между женщинами. Хотя повода явно не было. Наташка не очень предпочитала мою особу остальным, иногда казалось даже, что она побаивается меня. И это было почему-то лестно. С Никой она держалась запросто, иногда и помыкала, но по-дружески. А с Тошкой случалось ей выглядеть капризной и непостоянной мучительницей. Так что к десятому классу, к его окончанию, стало ясно, что среди нас кончилось равноправие, и сложилась пара. Ташка и Тошка. Так мы и стали их называть.

      Что я почувствовал, когда это понял? Что выбор сделан и что не в мою пользу? Мне и сейчас довольно легко припомнить и представить мои настроения и мысли. Я не ощутил обиды и не возгорелся ревнивым мщением. И вот отчего. Будучи своего рода арбитром-демагогом для своих друзей и не без помощи маминого воспитания, конечно, я как-то изначально ставил себя изнутри выше любых своих сверстников. Отличник в школе, – а, кроме испанского языка, я с репетитором довольно хорошо усвоил и английский, – комсомолец-общественник, без особых усилий достигающий вершин в ученических комитетах и бюро, начитанный и натасканный «как нужно», я многое позволял во мнении о себе самом. Сначала дело, в данном случае – учеба и прямая дорожка в университет, а девушки потом. Когда между Ташкой и Тошкой обнаружился роман, тогда еще чистый и юношеский, я тоже посмотрел на него сверху вниз. Так, наверное, взирал бы император на отношения между своим порученцем-адьютантом и придворной фрейлиной. Оставляя за собой возможность всегда вмешаться и обратить симпатии в личную пользу. И я по глупости думал в то время, что еще успею, что не к лицу мне суетиться, даже покровительствовал с долей снисходительного высокомерия. Мол, мне Наташка тоже нравится очень, но в жизни сперва надо стремиться, а после уж устраивать сердечные дела. И я стремился, и мама меня убеждала в правильности моего пути. А на самом деле я всего лишь зализывал