Черное сердце. Генри Лайон Олди

безмозглый!»

      «Ты? Дома?»

      «Да! Я здесь живу!»

      «С каких пор?»

      «С теперешних!»

      Помню.

      На маме – как обычно. Как в раннем детстве: не знаю, что, только светится. От маминой улыбки тепло-тепло. Уголки рта сами к ушам ползут: улыбнуться в ответ. Мама стоит, а вроде плывет. Уточкой плывет, по водной глади. Добрая, тихая радость; солнечная Нуралдин-хотун. И не было бледных щек, красных глаз, дрожащих губ. Ночных откровений не было. И я по сей день маленький. Сильный? Это пустяки, я и маленький – сильный, и большой – сильный, и всякий.

      «Ты растешь, тебе нужно хорошо питаться…»

      «Да, мам.»

      «Как раз горяченькое поспело…»

      «Спасибо, мам! Я тебя люблю!»

      «Кушай на здоровье…»

      Помню.

      Качаются мысли в паутине, звенят. Пом-ню, пом-ню. Пом-пом-пом. Н-ню-ю, ню-ню-ню. Пню, дню, подниму-уроню. Зачем приехал? Чего хотел? Хорошо, что тут мама. И Айталын. И Жаворонок. Хорошо. Хорошо. Очень хорошо.

      – Лучше ты к нам, – зовет мама.

      – Поешь, – зовет Жаворонок. – Напьешься.

      – И сразу спасёшь, – обещает Айталын. – Сразу-сразу!

      – Да-да-да!

      – Сюда-сюда-сюда!

      А в юрте расстелено-накрыто. А в юрте запахи-ароматы, пир горой. А в юрте – я, Юрюн Уолан. Когда вошел? Что сказал? Я вообще ни словечка не произнес. Увидел их, родных моих людей-женщин, и с той поры молчу рыбой. Я рыбой молчу, а они мне отвечают. Чудеса! Я молчу, они отвечают. Да, рыба. Вот балхай-студень, и налимья печенка горкой. Вот хрусткий былабыт[16] плавает в горячем жиру. Вот копченая дюкула[17], а вот и вяленая. Мелкая стерлядь целиком, прямо с углей.

      Вкусно!

      – Ты растешь, – радуется мама.

      – Место на месте, – радуется Жаворонок.

      – И заправочку, – радуется Айталын.

      – Тебе нужно хорошо питаться…

      – Жених на невесте!

      – Кисленькую! Остренькую!

      Я жую. Глотаю. Радуюсь молча. Жаль, папы тут нет. Выпил бы с нами кумыса. Ага, вот и кумыс. Пью. Пьянею. Хорошо. А вот и папа? Нет, папы по-прежнему нет. Нет-нет-нет. Па-па-па.

      Юрта кружится.

      Быстро. Еще быстрей. Еще! В восточной стене – дверь. Это для гостей и хозяев. В северной стене – дверь. Это в хлев для скота. В южной – окошко. В западной – окошко. В окошках – сетки из конских волос. Дверь. Окно. Окно. Дверь. Дверь-окно-окно-дверь. Дверёк-ноок-нодверь. Верь-но-но-верь.

      Верю. Хорошо.

      Юрта вертится волчком.

      Хорошо.

      Я сильный. Много съем. Много выпью.

      Кружись, юрта! Кренись, юрта!

      Кренится. Набок, набок, на бочок. Ты волчок, я бычок. Ложится. Спать ложится! Юрта! Смеху-то! Дальше ложится. Дальше некуда! Нет, есть куда. Переворачивается. Дымоходом – вниз. Земляным полом – вверх. А я-то на полу! А я-то сижу! Хы-хыык! Нет, не сижу. Сползаю. Падаю. Падаю. В юрту, в воронку, в разинутый дымоход.

      Тошнит. Желудок – наизнанку.

      Блюю.

      Балхаем-студнем блюю. Налимьей печенкой. Хрустким былабытом. Копченой дюкулой. Вяленой тоже

16

Рыбу варят, очищают от костей, поджаривают. Разминают в крупу, заливают горячим рыбьим жиром.

17

Крупную рыбу, за исключением щуки и налима, разделывают в виде двух пластин филе, соединенных у хвоста. Посолив, вывешивают для копчения или вяления.