Домик в Армагеддоне. Денис Гуцко

бензином облили. Всё молча, без суеты. Не верили автопанки своим глазам. Небось, думали про стяжников: слабаки, крещёная пионерия. Моментально изменили отношение к Стягу. Попрыгали в свои тонированные развалюхи и разъехались.

      Ольховские потом охапку цветов принесли на КПП и бидон мёда.

      Тихомиров… Настоящее дело частенько больше тех людей, которые его возглавляют.

      Вот только где оно – дело? Которое обещано?

      Почему им так ни разу и не поручили ничего серьёзного?

      Почему часовню отдали казиношникам? Почему уступили?

      Ведь Стяг справился бы.

      – Сми-иииии-р-ррррр… на! – прокатилось над лагерем.

      На крыльцо вышел Тихомиров.

      Впервые Фима наблюдал со стороны, как строй стяжников, встрепенувшись, твердеет, замирает по стойке смирно.

      Эх, если бы Тихий плюнул сейчас на все условности, переступил бы через свои армейские табу, через свой страх вызвать гнев вышестоящих – сказал бы так: «Стяжники! За своеволие и нарушение моих приказов я не могу не покарать пятерых ваших соратников. Главного зачинщика смуты я отчислил, его подельники понесут суровое наказание. Потому что нельзя нарушать мои приказы! Но как руководитель Владычного Стяга, как гражданин православного отечества, я не могу не разделять их порыва. А посему сегодня же мы выступаем к часовне Иоанна Воина. И пусть только сунутся!» И тут из сотни молодых лужёных глоток грянуло бы такое «ура», от которого с окрестных ветвей со звуком сотен выстреливших хлопушек сорвало бы задремавших галок и ворон…

      Тихомиров говорил непривычно тихо, Фиме ни слова не было слышно. Но говорил он, конечно, совсем другое. Швырял руки за спину, пружинно покачивался на носочках. Вырывал руки из-за спины, рубил и вязал широкими узлами воздух перед собой – и снова прятал. Будто в ножны клал.

      Он замолчал. Каре пришло в движение: колыхнулось, как шапка чуть не убежавшего молока, и вновь застыло неподвижно. Наверное, «подельники» вышли из строя.

      – Пойдём, Ефим.

      На краю спортгородка стоял отец Михаил.

      – Отсюда, оказывается, всё видно. Я-то думал, не видно. Я затем тебя и отослал, чтобы ты ещё сильней себя не драконил. Идём. Лопаты на складе соберём.

      Фима поспешил к священнику, на ходу пряча в карман очки. Стеснялся при нём носить: знал, что в этих очках «полицай» выглядит слишком уж гламурненько, становится похож на модного мальчика с глянцевой обложки.

      – А вы туда не пойдёте? – Фима кивнул в сторону штаба.

      – Нет. Там Прохора Львовича место.

      – А как, владыко, как бы вы решили, если бы вы нами руководили?

      – Довольно, Фима, – отец Михаил покачал головой.

      Они прошли по краю утрамбованной белёсой земли и ступили на хрусткий гравий аллеи. Не спеша двинулись в строну КПП, справа от которого, среди деревьев парка, стоял склад.

      – А почему лопатами, отец Михаил?

      – Потому что.

      – Так ведь остальные ни в чём не