Домик в Армагеддоне. Денис Гуцко

ещё немец?

      – Ну, тот, мы его видели. Я с ним в маршрутке рядом сидела. Консультант какой-то. «Я немножко плохо». О-ой, уписаться!

      – Тихо!

      Тот, что оставался в машине, крикнул:

      – Да что ты там разглядываешь? Кошки там, что ли, курят? Они, стервы, любят.

      – Да пошёл ты! – дружелюбно отозвался напарник.

      Надины губы возле самого уха:

      – Не знала, что армагеддонить так весело!

* * *

      Далеко на востоке разразилась гроза. Всполохи молний, на миг распахивающие пространство, только что казавшееся сплошной синей стеной, – и вдруг изрезанное, изжёванное, обильно сочащееся холодным колючим светом. Молнии гаснут – невольно ждёшь, когда докатится наконец звук грома, растраченный, порой еле уловимый: единственное доказательство кипящей где-то там, над другим кусочком степи, грозы. Звуки эти похожи на осторожное постукивание, с которым ложатся на встречные предметы пальцы слепого великана, пробирающегося сквозь ночь.

      Стороной пройдёт. Слишком далеко.

      Они сидели, свесив ноги между прутьев, курили. За их спиной, на огромном матовом экране, неровно облитом луной, красовалось: «Новый Армагеддон».

      – Слушай, Фим, а что тут у них – ни одной собаки? Не тявкают.

      – Говорят, тут запрещено.

      – Почему?

      – Вот как раз чтобы не лаяли, не мешали отсыпаться крупьешникам перед ночными сменами… или после ночных смен… в общем, чтобы не мешали.

      – Понятно. Непривычно без собак. В частном секторе всегда собаки. Знаешь, будто летишь в самолёте, и вдруг двигателей не слышно.

      – Я не летал ни разу.

      – Правда?

      Пожалел, что сказал.

      Неспешный приглушённый разговор. Двое над неживым посёлком – сидят, переговариваются о том о сём, покачивая время от времени ногами. За плечами – слова, хлёстким кнутом летящие в ночном воздухе. Если смотреть отвесно вниз, кажется: их ноги, будто ноги двух великанов, собратьев того бредущего с востока слепца, попирают Солнечный.

      Потому как посланы уничтожить это место и стереть его с лица земли.

      – Слушай, брат Фима, давай не теряться, а? Может, встретимся ещё дней через несколько?

      – Не знаю.

      – Вступительные я сдам. Выучила всё, не подкопаешься. У вас бывают выходные… или как там… увольнительные?

      – Посмотрим, говорю.

      Эта нездешняя гроза, и высота, и слова за спиной. Надя сняла всё на камеру, выложит у себя на страничке – пусть все увидят, пусть подумают. С ней хорошо. Нормально. Но только были бы сейчас рядом Димка, Женя, два Юры. Сидели бы вот так, свесив ноги, погружённые в общую думу. Великаны. Боевые ангелы.

      – Мне на видео замазать твоё лицо?

      Ефим пожал плечами, глядя на вспышки далёких молний:

      – Как хочешь. Нет, не надо, – и, словно продолжая вслух только что прерванную мысль, сказал: – Если Последняя Битва – это в буквальном смысле сражение такое, глобальный такой пиф-паф, то каждый может подумать: «Ну, вроде не грохочет пока». И так все и думают.

      Надя кивнула.

      – Мы коллаборационисты?

      – Что? – не понял он.

      – Все мы. Ну, обычные,