Княжья служба. Дальний рубеж. Юрий Корчевский

то щитом, то отбивая удары саблей. После одного из ударов сабля у татарина переломилась недалеко от рукоятки, и я тут же всадил ему свой клинок под мышку правой руки. Татарин обмяк и упал на шею лошади.

      Хорошая у меня все-таки сабля, не зря выбирал, не выдержало татарское железо.

      Я огляделся. Татар добивали – в разных местах еще кипели поединки, но в целом картина уже была ясна. Я подскакал к русичу, на которого насели двое татар; парень лишь успевал отбиваться, и я с ходу сильным уколом вогнал саблю в спину одному. Тот выронил свое оружие и сполз на землю. Второй татарин крутанулся на коне, увидел, что остался один, и, хлестанув коня, бросился наутек. Кто-то из наших подхватил с земли торчащее копье и метнул вдогон. Копье попало в круп лошади, она упала. Татарин покатился по земле, замер. К нему устремились сразу двое наших бойцов, подняли на ноги, поволокли к нам.

      – Пленного взяли!

      – На кой он нам, руби ему башку!

      – Стой! – не выдержал я. – Пусть сначала расскажет, что знает, – где основные силы татар, где пленные?

      – А и правда, что-то мы погорячились, ну коли тебе первому в голову пришла такая мысль – сам и спрашивай.

      Низкорослый татарин стоял, дерзко ухмыляясь. Вокруг собрались наши воины.

      – Русский язык разумеешь ли?

      Татарин сплюнул, выказав свое презрение к урусам. Ну ничего, сейчас ты все расскажешь, запоешь даже.

      Ни слова не говоря – это всегда действует сильнее, чем угрозы, я подошел, вытащил нож из ножен и одним взмахом отрезал ухо. Рана не страшная, но кровит сильно, болит и оказывает мощное моральное воздействие. Я сделал вид, что собираюсь отрезать второе ухо. Татарин заверещал что-то на татарском. Ага, не хочет общаться.

      Я собрал сухую траву, веточки, сломанные древки копий, развел костерок. Воины наблюдали за мной с любопытством, татарин – со страхом. Когда костер разгорелся, я сунул туда лезвие ножа.

      Клинок покраснел, я вытащил нож, подошел к татарину.

      – Сейчас я выколю тебе глаза! – спокойным голосом проговорил я. Делать я этого не собирался – не палач же, но испугать надо было. Побледневший татарин упал на колени, бросил затравленный взгляд на воинов, куда только девались бравада и дерзость.

      – Бачка, все скажу, глаза оставь!

      Я помахал раскаленным лезвием перед его лицом.

      – Ты будешь цел, пока говоришь.

      Сунул лезвие в костерок.

      – Где основные силы и сколько вас?

      – Две тысячи воинов, старший – темник Мустафа.

      – Это вместе с вами, – я показал на поле, усеянное трупами, – две тысячи?

      – Да, да! – Татарин часто закивал.

      – Лагерь ваш где?

      Глаза татарина забегали. Ох, не хотелось ему сдавать своих, ох не хотелось. Я вытащил из костерка нож. Вид раскаленного лезвия развязал язык пленнику.

      – У Данкова. – Татарин горестно покачал головой.

      – Обоз там?

      – Нет обоза, пленные только.

      – Сколько