Волчий корень. Николай Старинщиков

тех ездить скоро будет нельзя по причине технического износа.

      Вот и Каракозов проскочил мимо. Видать, вызвали куда-то. Возможно, в областное УВД на ковер. Полковник подошел к стоящему напротив окон «Мерседесу». Тот откликнулся на зов хозяина, мигнув огнями и подав звуковой сигнал. Он бы, может, даже завелся, прикажи ему Каракозов.

      Дождавшись, пока Каракозов отъедет, Степаныч вышел из здания и направился домой пешком. Зимой он не ездил на машине. Та доживала свой железный век в бетонном гараже.

      Не успел он миновать ворота, как его чуть не сшиб Бнатов – тот вылетел на машине из-за угла, словно с цепи сорвался. По тормозам ударил, а машина прет по льду, как на коньках. Осторожнее надо быть, господин майор!

      А ведь собирался же Степаныч пройти калиткой. Нет! Потянуло воротами. Боком пробираться через засыпанные снегом воротца не захотелось. Так и трупом недолго стать. Тебя же и обвинят потом. «Шел с раскрытой «варежкой», – скажут.

      Старший следователь ехал, между прочим, тоже на иномарке. Темно-синий «Фольксваген» у него. Новехонький.

      Степаныч качал головой. Так отстать от жизни мог только он. Ушел из одной милиции, а возвратился в другую. Правильно говорит Серафима. Если бы он навещал милицию, то не было бы так заметно… Контраст очевиден. Но не мог он слоняться, как некоторые. Да и некоторые другие тоже не каждый день приходят. Раньше можно было «пузырь» раздавить, запершись в кабинете, поговорить по душам. Теперь нет. Бутылку с тобой разопьют, но говорить по душам не станут.

      Ефремов вернулся домой.

      Полдня потратил на «мероприятия». И все для того, чтобы понять: не по средствам живут ребята.

      – Иди обедать, Ваня, – позвала Серафима.

      – Иду, – ответил он, но с места не сдвинулся. Слишком потрясающими выглядели результаты наблюдения.

      «Ошизели они там, что ли? Думают, людям не видно со стороны. Глупый же пошел нынче мент. Да и какой это мент, если по нем тюрьма плачет».

      – Идешь, что ли?! – повысила голос Серафима.

      Третьего раза дожидаться Степанычу не следовало. Он встал и двинулся на кухню, однако не дошел: кого-то принесло, в дверь позвонили.

      Степаныч приблизился к выходу и посмотрел в глазок. За дверью стоял какой-то мужик. Физиономия, как у японца. Из тех, что занимаются борьбой сумо. Глаза от жира заплыли. Не видно даже, как моргает. Откроешь дверь, потом думай, как закрывать.

      Степаныч положил в карман сапожные клещи, лежавшие в прихожей на тумбочке, накинул цепочку, отворил дверь.

      – Не узнал, что ли? – угрюмо спросил «сумо», заглядывая в щель.

      – Японский Царь! – воскликнул Ефремов.

      – То-то же!.. Меня вообще теперь никто не узнает…

      – Заходи, Саня. Очень рад…

      Это был Царев. Он вошел и сразу занял всю прихожую в коридоре.

      – Я буквально тут краем уха слышал… Говорят, накатили на вас. Рассказывай.

      – Садись с нами обедать. Потом расскажу.

      Царев снял кожаную куртку и остался в одной футболке. Не брал его мороз.

      – Помнишь,