Спасти Золотого Дракона. Анастастия Енодина

пустяк, редко отмечающийся новыми морщинками, что уж говорить о жалких десятилетиях, которые на этой спокойной планете могли вообще не ознаменоваться никакими запоминающимися событиями. Владыка по-прежнему казался старым, но не более, чем в те давние дни, когда последний раз посетил мир людей и когда принял безапелляционное решение о прекращении странствий и любых посещений других миров. Он не хотел искушать других валинкарцев, которые могли, так же, как и он, однажды не устоять перед желанием спасти кого-то. Это грозило различного рода неприятностями, как казалось ему тогда, но впоследствии он понял, что даже примерно не представлял, сколько проблем ему принесёт один спасённый им получеловек.

      Сейчас Мэггон, как и обычно, восседал на своём троне, обдумывая что-то своё. Не из тщеславия он любил сидеть именно тут, в тронном зале, а просто здесь, в этом порсторном помещении, где легко дышалось и думалось, всегда было спокойно и тихо, а трон, созданный специально для своего хозяина в одном далёком мире искусныс мастером, был выполнен из особых пород деревьев, чья энегретика наиболее подходила, по мнению мастеров, Мэггону, и потому не было во всём Валинкаре удобней места для раздумий, чем тронный зал. Вообще, до этого года трон на протяжении всей истории Валинкара был единственной вещью, принесённой с другого мира.

      Этот день не сулил ничего плохого или опасного, хотя, даже если бы и сулил, Мэггон бы не смог понять или ощутить это: несмотря на магические способности, природного чутья и интеиции у него не было ни на грош. Он давно уже мог бы заметить назревающий конфликт, но не заметил, поскольку совершенно недооценивал масштабов проблемы и не искал её первопричин. Сейчас сидящий на троне седой мужчина мог показаться мудрым, и он действительно был таковым, однако мудрость его распространялась на правление своим народом и совершенно не касалась межличностных отношений.

      Тяжёлые кованые двери в зал распахнулись, выводя владыку из задумчивости и заставляя взглянуть на вошедшего. Им был Лайгон, так ничего и не подозревавший о своём происхождении, окружённый заботой и любовью отца, брата, сестры и приёмной матери, которая не делала различий между ним и родными детьми. И всё-таки какое-то чутьё мешало этому стройному черноволосому мужчине, который выглядел гораздо моложе своих лет, как и полагается полубогу, замершему в своей молодости на долгие тысячелетия, наслаждаться жизнью. Словно чувствуя, что он не такой, как другие валинкарцы, он был одинок и замкнут, хоть его сестра и брат постоянно пытались расшевелить его и принять в компанию своих друзей. Но Лайгон был слишком вспыльчив, обидчив и болезненно воспринимал свои неудачи, которых было много, поскольку он всё же был слабее остальных. Поэтому он не любил компании и вообще старался избегать общения. Было ли так всегда или стало совсем недавно, Мэггон не мог бы ответить. Он лишь заметил, что в последнее время всё дошло до того, что только Лаивсена могла добиться от Лайгона хоть какого-то содержательного разговора, не рискуя при этом быть задетой или высмеянной им. Мэггон стал замечать это совсем