Зодчий из преисподней. Наталья Лапина

имела? Устрою. Кстати, разговор наш записываю, – ехидно улыбаясь, он показал рукой на свой плеер.

      – Анька, не дури, – не выдержала Тося, – обслужи молодого человека, как следует!

      – Да улыбнись и глазки сострой, – прогудела, не двигаясь с места, Глафира Петровна, – будешь парням грубить – навеки в девках останешься!

      Боря Тур почесал подбородок:

      – Ладно, бывайте. И правда, уже закрывать пора.

      – Куда ж ты теперь?

      – Пойду, знакомых проведаю.

      – Стой, если ты к Леське…

      – Я знаю, что ее здесь нет.

      – А куда подалась, знаешь? – вкрадчиво спросила Глафира Петровна.

      – На заработки?

      – Да уж, заработки там – не позавидуешь. – Тося поджала губы, а ее коллега прямо вскипела от праведного гнева:

      – В бордель их всех наш Свинаренко упек! Всем ансамблем! Петь да танцевать, говорит, в Турцию поедете. А там их всех в бордель и отправили! – Глафире Петровне явно нравилось четко выговаривать это манящее нездешней жутью слово – «бордель». Тур оцепенело молчал, и она перешла к аргументации: – Анжелка Ляшенчихина сбежала по дороге – такое рассказывала, такое, что – ну!

      – Да уж, – подхватила Тося, – паспорт #225; у них сразу за границей отобрали, как только таможню проехали. Клиентов, говорят, будете обслуживать! Сами понимаете – как. А кто откажется – секир башка! И концы – в воду! Вот как она рассказывала.

      – А где она сейчас?

      – Анжела? В область перебралась, конечно. И родители за нею собираются. Кто ж здесь будет оставаться, если каждый в нее пальцем тычет? А девушка-то и не виновата.

      – Ой, не говорите мне про невинность! – с едкой иронией покачала головой Тося. – Она, что, газет не читала? Не знала, зачем в Турции наши девки нужны?

      – Здрасьте! Их же петь приглашали. И танцевать.

      – А они уши-то и развесили! Как же, нужны там такие артистки! Не понятно что ли, там же танцовщицами проституток называют.

      Борис почувствовал, как у него под шапкой зашевелились коротко остриженные волосы. Он прочистил горло и спросил по-зековски хрипловато:

      – И что? С Лесей? Где она?

      – Кто ж знает? Поехала – и нету. У других девчат и родители есть, а найти не могут. И в суд подавали, и в милицию обращались. Ищут! А она сиротой осталась, кто ж ее искал бы?

      – В борделе? – голос Бори Тура стал таким хриплым, что женщины смолкли и опустили глаза.

      – Все, закрыто! Нечего уже! – надрывалась у входа пронзительная молодуха. – Завтра! Нам сегодня еще кассу сдавать!

      …Опомнился Борис уже на улице.

      Он давно подозревал, что с Лесей что-то не так. Когда она внезапно писать перестала. Но бордель… Турция… Ну и подлец же Свинаренко! Всех киданул, со всех сторон… подлец…

      Ноги механически шагали вперед, в сторону улочки, грезившейся в каждом тюремном сне. Снег кружил перед глазами. Мерещились Лесины глаза в белой кисее паранджи. Тю, паранджа черная!

      Черная.

      Чернеют окна знакомого дома, закрытые покосившимися ставнями.

      Двор замело снегом – ни тропинки, ни следа.

      А