Матушки. Очерки о подвижницах благочестия наших дней. Владимир Чугунов

она не по-монашески. Вообще они с матушкой никогда не надевали свои монашеские облачения. И даже никогда не говорили, что они монахини, хотя все прекрасно об этом знали. Ничего монашеского в их простоте не чувствовалось. Мать Елена была вдовой военного. На родине у неё остались взрослые, давно определившиеся дети. Была, кажется, квартирка.

      – Молитвами святых отец наших…

      – Аминь, аминь! – слышится радостно-бодрый голос матушки Варвары.

      Вхожу.

      – Матушка, благословите.

      И когда склоняюсь, вижу сосредоточенное в молитве, полное лицо матушки, занесённую для благословения пухленькую руку. Такая же тёплая, мягкая рука была у моей покойной бабушки Поли.

      Вошедшая следом за мной мать Елена, испросив благословение, стала накрывать на стол. Мне дают фартук. Это делается всякий раз перед едой, и все к этому давно привыкли. Привыкли и ко многому другому в этом маленьком монастыре. Не знаю, что побудило их с сестрой обменять благоустроенную московскую квартиру на эти развалины, но знаю, что матушка ни разу об этом не пожалела. «Тут стены намоленные,» – иногда говорила она. И нельзя было с этим не согласиться, хотя соседи в основном были неверующие, некоторые даже враждебно настроенные.

      Когда стол был накрыт, встали молиться.

      Матушка перекрестила стол, мы сели. Никогда и нигде прежде столь вкусной не казалась мне простая, с молитвой приготовленная пища. Это отмечали все посещавшие матушку. Всё было скромно и непритязательно, поглощалось с большим аппетитом и никогда не тяготило после обеда.

* * *

      Все основные события матушкиной жизни последних десяти-двенадцати лет связаны с этой кельей. И жизнь этого крохотного тайного монастыря, если так можно было назвать двухкомнатную квартирку, была не похожа ни на какую другую жизнь. И хотя квартирка их была в соседстве со знаменитой Лубянкой, никому даже и в голову не могло прийти, что столько лет подряд за этими небольшими окнами ежесуточно, не переставая, совершалась непрестанная молитва. Даже глянув на этих скромно, по-деревенски одетых старушек, никому бы и в голову не пришло, что это какие-то особенные, отличные от других люди, и уж тем более что занимаются они каким-то важным делом.

      И, тем не менее, изо дня в день за стенами этого тайного монастыря теплились неугасимые лампады, и год от году с потемневших после революции икон сама собой сходила чернота. Свидетелей этого чуда было не так уж много, но и не мало, но поскольку по своему социальному, так сказать, положению матушки были всего лишь пенсионерки, иначе, «не известно кто», никто бы и значения их словам не придал, вздумай они обо всём этом «распространяться». Они и сами прекрасно об этом знали, и поэтому «не распространялись», помалкивали. Помалкивали и матушкины послушницы-пострижницы. И всякий раз, посещая свою тайную игуменью, со смирением и, главное, с любовью испрашивали у неё благословение на свои земные дела, во всём затруднительном совета, а некоторые даже ходили «на откровение помыслов» (своеобразная