Врата учености. Марик Лернер

не рвались добром делиться с неизвестно откуда взявшимися вооруженными людьми, и скорее всего их прикончили, его не трогало. – На обратной дороге и влетели на башкир. Они вроде в российском подданстве, да те еще разбойники. Не повезло. Всех, почитай, побили, одного меня почему-то бросили еле живого. Наверное, за мертвого приняли. А тут купцы ехали. Подобрали, вылечили.

      Возможно, обратился правильно да про Аллаха помянул, а то бы добили, перевел я без промедления. Понятно, не рассказывает некоторых подробностей.

      – Я не раб был, – заявил сердито. – Стал бы подчиняться! Убег бы сразу, как на ноги встал, тем более в Москве. Нет. Они ко мне отнеслись по-человечески, а должок отдавать положено. Не завались ты к Ибрагиму – месяца через три все одно бы расстались.

      В очередной раз тебя накололи, Миша, подумал я весело, чокаясь. В голове слегка шумело. Пора заканчивать посиделки и спать. Широкий жест Ибрагим сделал. Фактически в дурака превратил. Все равно бы Керим у него не задержался. Так якобы отдал – потом благодарности захочет. Еще бумагу оформляли, смех один.

      – Уйдешь? – спросил вслух.

      – Зачем? Я же говорил: дома нет, родичей тоже, добра не нажил. Пока не обижаешь, – это с ухмылкой, – погодю. А то надоело мотаться.

      – И долго ты за зипунами бегал?

      – Лет пятнадцать, – подумав, ответил Керим. – Чуток больше. А что?

      Значит, действительно где-то за тридцать – тридцать пять или около того. Хотя ведь сам не в курсе, сколько лет. Полжизни с саблей в руке. Кровищи на нем… Куда там сегодняшним недоумкам. Но ведь не против, а за меня. Выходит, все к лучшему.

      – Пытаюсь возраст твой посчитать.

      – Каждый живет как бог даст. Кому в младенчестве предписано умереть. Другой живет до старости. Уж и сам не рад, а все скрипит.

      – Минуточку, а ты, собственно, в какого веришь?

      – Ну, – закатывая глаза, произнес Керим, – чему в детстве учили, не помню. Токмо если из немцев – наверное, в лютеранство крещен. На Тамани вроде как мусульманином считался. Мечетей у нас не имелось, а Коран по-арабски написан. Я многие наречия знаю, но не язык Мухаммеда. Мы больше по обычаям старинным, по адатам жили. Без книжных премудростей.

      Очень хотелось спросить – обрезан ли, но то проще посмотреть в бане.

      – А потом в основном с раскольниками гулял. На Дону и в Поволжье через одного. Ваши попы не одобряют. А мне все равно. Бог – он один. Молись на любом языке и хоть в чистом поле. Главное – чтобы от души шло. Я вот за своих всегда прошу. И за тех, родивших, и за воспитавших, и за учивших драться, погибавших рядом. И за тебя. За язык не тянули, сам захотел свободу дать. Ты человек правильный, пусть и крученый.

      Ну спасибо.

      – Не может он не слышать, – закончил с глубокой убежденностью.

      – Керим, – сказал я после короткого раздумья. – Я так понимаю, ты не станешь сопротивляться, если предложат креститься?

      – Зачем? Я же говорю…

      Я отмахнулся нетерпеливо, прерывая возражение:

      – Ты