Наследники. Мария Чинихина

на телевизоре.

      Не припоминаю, чтобы мама так переживала и волновалась, если ждала на ужин соседок. Или подруг на чай в субботу. К приходу гостей она всегда накрывает стол в большой комнате, вынимает «фамильный сервиз», делает розочки из кружевных салфеток, начищает до блеска десертные вилки, ложки, печет яблочный пирог, медовые корзинки. Фоном играет радио, едва слышное в моей комнате. Подруги беседуют на непринужденные темы, хвалят кулинарные способности мамы, а мисс Иделия, стремясь во всем походить на даму из великосветского общества, демонстрирует безупречно сидящий на точеной фигуре брючный костюм или просит поддержать в трудную минуту – всегда у этой важной женщины случаются неприятности. Поправится на сантиметр в талии, у новых туфель каблук отвалится в ливень, сапоги в первый день ноги натрут, фитнес—зал неожиданно закроют на ремонт, из косметического салона уволится болтливый мастер маникюра.

      Обстановка моей комнаты восхитила Альберту. Ее заинтересовал поющий пес. Она нажала на кнопку, спрятанную под коричневой жилеткой, и мой плюшевый друг запел детскую песенку о дружбе. Альберта мило улыбнулась, провела рукой по цветным корешкам книг на полке, развалилась на моей кровати, нашла в тумбочке начатый роман о душевных поисках собирателя приключений, мельком пролистнула пару страниц и бросила на коврик. Затем сказала задумчиво:

      – Личная библиотека, зверьки, стол, компьютер. Миленько.

      – Патрик знает о титуле?

      Альберта молчит.

      – Хочешь сказать, что не собираешься признаваться?

      – Зачем? Не переживай, повеселимся потом. Вместе.

      – Боишься, мама не одобрит друзей из подвала?

      Альберта скривила лицо. Темно-вишневые губы зашептали:

      – Если Фома, Морган, Патрик и ты приедете домой ко мне, маман примет всех с распростертыми объятиями – две недели я пай—девочка и репортеры теряют интерес – нет повода для скандала.

      Эдвин. Наследник

      Они встретились в малой гостиной накануне. Пен вальяжно развалился в любимом кресле матери.

      – Садись, – с полуслова бросил избранный председатель, взял со стола газету. Эдвин был вынужден повиноваться.

      Минута… Вторая… Разговор не клеился. И беседовать особого желания не возникало. Если только притворятся и наблюдать за человеком, который самодовольно моргнул, закатил манжеты рубашки, расстегнул тесный жилет, потому что поправился и не успел купить новый, подкрутил стрелки часов – погрешность заметил.

      Страницы газеты зашелестели. Пен притворялся, что внимательно читает.

      – Мы с Лиззи надумали зарегистрировать отношения, – произнес он. – Что скажешь?

      Эдвин поперхнулся.

      – Не понимаю, зачем вам моё мнение, если вы решили?

      – Лиззи сомневается, а если попросишь ты… Любимый сын. Мы же неплохо ладим?

      – Я не стану, – отрезал Эдвин.

      – Глупец! – воскликнул Пен и отбросил газету. – Я не прошу о поддержке, а требую. Уяснил? – Щеки его побагровели.