Идальго Иосиф. Виктор Зонис

пустота и безразличие.

      – Кто и зачем? – вдруг раздался измененный, очень глухой голос за дверью.

      – Тот, кто знает дорогу, и тот, кого звали, – громко и четко ответил карлик.

      Мириам вздрогнула – где и когда она слышала эту речь? Это был язык, очень похожий на древний, почти забытый язык ее народа, на котором еще, как говорили легенды, молились некоторые племена там, в Палестине, куда с детства мечтала попасть Мириам…

      За дверью послышалось движение: лязгнул тяжелый засов, но дверь не открылась.

      – Сефарим, Алоштам, Гашер![11] – торжественно и глухо произнес тот же голос за дверью.

      – Иштар, Алвазел, Узанна! – ответил карлик.

      Дверь медленно открылась, и Мириам, будто ее легонько подтолкнули в спину, оказалась внутри. Она растерянно обернулась, инстинктивно боясь разорвать окончательно тонкую ниточку, связывающую ее с внешним миром. Карлик исчез, растворенный мраком. Да и был ли он вообще?

      Там, куда смотрела Мириам, была черная дыра. Дверь захлопнулась, и она медленно повернулась навстречу тому, чего очень боялась и еще больше хотела.

      Комната была просторной и, после абсолютного мрака «колодца», казалась ярко освещенной. Окон не было; стены, выкрашенные в черный и красный цвет, были испещрены надписями на непонятном языке, символами и рисунками. На противоположной от двери стене, распластав крылья за рамки круга, ее очерчивающего, неслась прямо на Мириам огромная летучая мышь – с темным, искривленным страданием ртом на человеческом лице.

      На низком, круглом потолке, во всю его величину, была нарисована пятиконечная звезда, в центре которой торчал камень с отверстием внутри. Из отверстия, медленно растекаясь под потолком, струился голубоватый дым, наполняя комнату запахом жженой шерсти. Повсюду – вдоль стен, на необычной формы сундуках и комодах, старинных по виду и испещренных, как и стены, диковинными знаками – горели свечи – множество свечей – черных и белых, в последовательности, которую трудно было понять, но которая сразу же бросалась в глаза. Черные свечи были толще и длиннее белых, горели неровно, но значительно ярче, распространяя дурманящий запах. На каменном, очень грубом и неровном полу, в самом центре, стоял длинный и узкий, покрытый черной тканью стол с отверстием, размером с головку новорожденного ребенка в центре. Стол опирался на восемь массивных каменных столбов, на каждом из которых были изображены языки пламени. Присмотревшись, Мириам вздрогнула: стол находился в центре, как будто бы отраженной от потолка, пятиконечной звезды. Под ним, точно совпадая с отверстием в столе, в каменном полу зияла дыра, с пятнами засохшей крови вокруг. Казалось, что восемь языков пламени, рожденных черной звездой на полу, взобравшись по каменным колоннам, жадно пожирали приготовленное для кого-то ложе. Рядом, у самого изголовья, на каменной подставке, лежала открытой огромная и толстая, с выдавленными на кожаных страницах знаками и рисунками, книга.

      У

11

Серафим, Алоштам, Гашер – каббалистические заклинания.