Видения Коди. Джек Керуак

хахачки в детстве, ему перепадала настоящая книжка с полки старой гостиницы «Грили», и он разбирал первые слова каждой строки на китайский манер в детской задумчивости, что есть раннее философствованье). В одиннадцать часов он просился помыть машины, а иногда набивался парковать машины в гараже «Скалистая гора» (он уже тогда водить мог лучше любого гаражного служителя в Денвере и фактически угнал несколько других машин, пробуя навык после своего срока в «короедке» и запарковал их обратно в том же квартале нетронутыми, разве что положенье поменялось), в полуденный час брал у приятеля по газетному маршруту велик и ехал пять миль к семействам друзей на большие трапезы, затем до двух помогал прибираться. Опять в библиотеку почитать после полудня, историю, энциклопедии и кровавые печальные поразительные «Жития святых», а также воспользоваться библиотечным туалетом; в четыре часа отдых и созерцание, и связи в бильярдных до закрытия, если только нет полупрофессионального матча в сумерках либо вдруг не возникнет в городе иное интересное зрелище; в одиннадцать часов он крал из газетных киосков никели на говяжье рагу в Бауэри и отыскивал себе ночлег.

      Стоял субботний день в Денвере, октябрь 1942-го, когда Том Уотсон впервые увидел чистодушного Коди – тот сидел на скамейке, по привычке оттопырив нижнюю губу в неосознанной своей мощи, что Уотсон счел жестом профильной силы, позою для кого-то, покуда на самом деле Коди лишь грезил; в дангери «Ливай», старых башмаках без носков, армейской рубашке хаки и большой черной водолазке, покрытой машинной смазкой, а с собою у него в коробке был новехонький игрушечный аккордеон, который только что нашелся на обочине дороги, он восседал среди обычного числа субботних зевак, половина из них ожидала столов и болтала обо всем, что случилось за неделю, о таком, от чего Коди чувствовал себя баран бараном, ибо собственных новостей у него не было, а он дивился, глядя, как прочие кривят рты, презрительно излагая интересные истории, даже когда Уотсон сказал себе: «Должно быть, какой-то молодой новый бомж». Коди сидел, оглушенный личным воодушевленьем, покуда целые группы их орали через дым другим парням в невообразимом общем предвкушенье быстро подступающей, почти что невыносимо важной субботней ночи всего через несколько часов, сразу после ужина, когда будут долгие приготовленья перед зеркалом, а затем обостренное всегородское вторженье в бары (которое уже в этот миг начало реветь со стороны старых дневных пьяниц, что давным-давно проглотили свои барные эго), тысячи молодых людей Денвера спешили к блистательному центру из своих домов с нахальным треском и поправленьем галстуков во вторженье, одержимом сожаленьем, потому что ни один парняга, будь он крупным питухом, крупным драчуном или крупным хуетрясом, никогда нипочем не отыщет сердцевины субботней ночи в Америке, хотя расстегнутый воротник и тупую позу на пустых уличных перекрестках на воскресной заре найти легко, и фактически пятнадцатилетний Коди мог бы лучше прочих им об этом рассказать;