Зима тревоги нашей. Джон Стейнбек

сизого цвета.

      – Ит! – встрепенулся он. – Извини, что докучаю… Извини. Мне бы немного для подогрева… Ты ведь знаешь, я прошу только в крайнем случае!

      – Знаю, Дэнни. Точнее, откуда мне знать! Но я тебе верю. – Я дал ему долларовую банкноту. – Этого хватит?

      Губы у него задрожали, как у ребенка, который вот-вот заплачет.

      – Спасибо тебе, Ит! Да, это вырубит меня на весь день, и на вечер, может быть, хватит.

      При мысли об этом он явно приободрился.

      – Дэнни, не пора ли тебе завязать? Думаешь, я забыл? Ведь ты был мне братом, Дэнни. Ты и сейчас мне как брат. Я готов на что угодно, лишь бы тебе помочь!

      Его изможденные щеки чуть потемнели. Он посмотрел на деньги в руке, подействовавшие на него как глоток «топлива». Затем поднял на меня абсолютно трезвый, тяжелый взгляд.

      – Во-первых, никого, кроме меня, это не касается, черт побери! Во-вторых, у тебя самого ни гроша за душой. И ты слеп, как и я, только слепота твоя иная!

      – Послушай, Дэнни…

      – Чего ради? Пожалуй, я побогаче тебя буду. Есть у меня козырь на руках! Помнишь наш загородный домик?

      – Тот, что сгорел? Где мы играли в подвальчике?

      – Все-то ты помнишь. Так вот, он – мой.

      – Дэнни, ты мог бы его продать и начать все сначала!

      – Ни за что. Налоги съедают его год за годом, но большой луг Тейлоров все еще мой.

      – Почему ты его не продашь?

      – Потому что луг – это я, Дэнни Тейлор. Пока он у меня есть, ни один чертов святоша не вправе мне приказывать и ни один ублюдок не упечет меня в психушку ради моего же блага! Смекаешь?

      – Послушай, Дэнни…

      – Нечего мне слушать! Думаешь, за доллар можешь капать мне на мозги? Подавись!

      – Оставь.

      – И оставлю! Ты сам не знаешь, чего несешь. Ты никогда не был… пьяницей. Я же не учу тебя заворачивать грудинку? Иди-ка ты своей дорогой, а я постучу в окошко и разживусь «топливом». Помни – я побогаче тебя буду. И я не торгаш! – Он отвернулся и спрятал голову в угол у запертой двери, как ребенок, что закрывает глаза в полной уверенности: раз он не видит мир, значит, его и нет. Он стоял и ждал, пока я не ушел.

      Коротышка Вилли, дремавший в патрульной машине напротив гостиницы, стряхнул сон и высунулся из окна «шевроле».

      – С добрым утром, Итан, – сказал он. – Рано встал или еще не лег?

      – И то, и другое.

      – Нашел себе милашку?

      – Конечно, Вилли, и еще какую!

      – Только не говори, Ит, что закрутил с уличной девкой!

      – Клянусь!

      – Да ни в жисть не поверю! Небось рыбачить ходил. Как там твоя хозяйка?

      – Спит.

      – Во-во, дождусь смены и тоже посплю.

      Я пошел дальше, не напомнив ему, что он и так спал только что.

      Тихо поднявшись на заднее крыльцо, я вошел и включил на кухне свет. Записка чуть сместилась влево. Готов поклясться, что оставил ее в центре стола.

      Я поставил вариться кофе и сел ждать, пока он закипит. Едва я начал клевать носом, как вошла Мэри. Со сна моя любимая похожа на маленькую девочку. Глядя на нее и не скажешь, что она мать двух здоровых пострелят.