Сухово-Кобылин. Роман-расследование о судьбе и уголовном деле русского драматурга. Владислав Отрошенко

Васильевич написал своим заостренным почерком, мешая русские буквы с латинскими (это было для него характерно, когда он писал что-либо в волнении): «Почерк руки мне неизвестен, когда и кем писаны, не знаю».

      …девочек на удилище судопроизводства не ловил.

«Дело», действие первое, явление I

      Луиза ревновала Сухово-Кобылина по-женски безрассудно, не только к коротко знакомым ему дамам, но и ко всем его делам, друзьям, балам, обедам, ипподромам, фехтовальным залам – словом, ко всему, что хоть на час отнимало у нее Александра Васильевича.

      «Любезный Александр, – писала она (вся их переписка шла на французском). – Я узнала, что ты сегодня обедаешь в городе. Мне очень жаль, я надеялась провести с тобой несколько часов нынешнего вечера. Я очень грустна и очень нездорова. Если у тебя есть свободная минута, заезжай, пожалуйста, ко мне. Я очень буду тебе за то благодарна. Прошу тебя, не откажи мне в этом, потому что я очень несчастна. Целую тебя и жму твои добрые руки. Преданная тебе Луиза».

      В ответ на выразительные и полные чувства письма Деманш Александр Васильевич посылал ей с камердинером короткие и сдержанные записочки:

      «Любезная маменька (он в шутку называл ее маменькой. – В. О.), все уехали. Приезжай ко мне пить чай. Я поеду на вечер в девять часов с половиною».

      Луиза использовала любой повод и прибегала к разного рода хитростям, чтобы только залучить к себе Александра Васильевича:

      «Любезный Александр. Сделай одолжение, заезжай ко мне. Мне нужно с тобой переговорить о том, где заказать горностаевую пелеринку для твоей сестры Лизы. Я ничего не могу сделать, не видав тебя. Прощай, до свидания. Искренне жму тебе руки. Луиза».

      Александр Васильевич, разумеется, понимал, что дело вовсе не в пелеринках, и иногда проявлял снисхождение:

      «Любезный друг, я посылаю за твоими вещами и за твоей особой, всё готово, и мы поедем ко мне. Приезжай, я жду тебя пить чай».

      В записках Сухово-Кобылина Луизе были особые, как это обычно водится у любовников, только им понятные выражения, своего рода иносказания, вроде этого «пить чай». Потом, когда следователи Мясницкой части, сенаторы, обер- и генерал-прокурор начнут подробно изучать его любовную переписку, приобщенную к делу, одно из таких выражений, а именно – «пронзить кастильским кинжалом», будет понято ими буквально и выдвинуто в качестве очень серьезной улики против Сухово-Кобылина.

      На допросах многие свидетели говорили о Луизе, что она была «нрава пылкого и нетерпеливого».

      Пылкий и нетерпеливый нрав француженки жестоко сказывался на ее прислуге. «Мадемуазель Симон, – вспоминает Александр Рембелинский, сосед Сухово-Кобылина по имению в Тульской губернии, – подобно многим иностранкам и иностранцам, приезжавшим в Россию, обращалась крайне придирчиво и сурово с прислугой, отданною в ее распоряжение Кобылиным».

      Луиза просто-напросто обходилась с горничными, поварами, рассыльными и кучерами, как с рабами, и, по примеру барина, била крепостных.

      – Я