Государство и право в контексте консервативной и либеральной идеологии: опыт ретроспективного анализа. Аркадий Владимирович Корнев

семью, на нравственность, на общество, т. е. на все то, что пока не дает развернуться человеческому эгоизму.

      Ну что ж, семьи на Западе уже практически не осталось, церковь настолько модернизировали, что она уже никому не мешает. Как совсем недавно заявил один очень известный американский журналист, «Бог – это хороший парень, с которым всегда можно договориться». О нравственности и говорить не приходится. Одним словом, консерваторы в каком-то смысле оказались пророками.

      С легкой руки английского короля Георга III консерватизм называют «философией джентльменов». В этом есть изрядная доля правды, поскольку консерватизм имеет серьезные претензии на аристократичность, прежде всего аристократичность Духа. Недаром Сократ и Цицерон, а еще раньше Конфуций говорили, что «править государством должны знающие».

      Консерваторам всех времен и народов всегда был близок идеал древнегреческих мудрецов – мера, золотая середина, отсутствие крайностей. Вообще, консерватор не мыслит себе мира без ограничений. Именно ограничения и могут противостоять миру хаоса, беспорядка, всяким радикальным новациям. В этом смысле консерватор проявляет себя как последовательный законник, сторонник правового подхода, ибо право для него и есть система ограничений, запретов, сдерживающих необузданные порывы эгоистичных индивидуумов. Источник права для консерватора кроется не в неких отвлеченных принципах или естественных правах, а в обычаях, традициях предков, веками доказавших свою жизненность. Эти обычаи, традиции определенным правовым образом сформулированы культурной элитой нации в качестве универсального регулятора общественных отношений. «Законность и порядок» выступают юридическим лозунгом консервативного направления.[56]

      Консерваторы выступают за законность, но сами законы и право они не выводят из общественного договора или естественного состояния человека. И здесь, т. е. при подходе к праву у консерваторов, проявляется иррационализм. Любая власть, считает Ж. де Местр, основанная на определенных законах, исходит из узурпации законодательных прерогатив всевышнего. Следовательно, всякая конституция как таковая плоха. По его мнению, у истоков веры в демократию стоит заблуждение жалких, обмороченных, исполненных самомнения существ. Обманчивое чувство собственной мудрости и силы, слепое нежелание признать превосходство одних людей над другими ведет к смехотворным декларациям о правах человека и трескучей болтовне о свободе.

      Константин Леонтьев выдвинул тезис, к которому трудно найти адекватное отношение. «Я осмелюсь, даже не колеблясь сказать, – написал он в своей знаменитой работе «Византизм и славянство», – что никакое польское восстание и никакая пугачевщина не могут повредить России так, как могла бы ей повредить очень мирная, очень законная демократическая конституция»[57]. Так и хочется произнести: «Ведь предупреждали же!»

      В своих мемуарах К. Леонтьев приводит один разговор

56

Сигал Л. Совесть консерватора // Век ХХ и Мир. 1992. № 2. С. 9.

57

Леонтьев К. Указ. соч. С. 44.