Остановите печать!. Майкл Иннес

и странную историю о миссис Бердвайр. Ему это кажется занимательным.

      – Это кажется занимательным Уинтеру тоже, – огрызнулся Тимми.

      – Мне действительно, – извиняющимся тоном сказал Уинтер, – некоторые аспекты этого дела представляются забавными. Хотя в целом все крайне неприятно, я понимаю.

      – Эта женщина ведет себя совершенно возмутительно. – Белинда выглядела как никогда суровой. – А все случившееся – и страшно, и унизительно для нас всех. Дурацкие шутки с викарием и с этой милой женщиной из школы не доставили и половины подобных неприятностей. Они оба – более или менее разумные люди, и через какое-то время мы сумели заставить их взглянуть на события с нашей общей точки зрения. Но эта Бердвайр! А теперь еще Андре взбрело в голову соорудить из всего нечто вроде шарады для театральных зрителей. Потому что он, как и публика, во всем видит только веселый розыгрыш, увлекаясь им и не замечая, насколько на самом деле все серьезно и даже грустно.

      При этом Белинда промахнулась кием по шару и чуть не порвала под ним сукно.

      – Если бы существовали серьезные и грустные шутки, – сказал Уинтер, – мне они наверняка пришлись бы по вкусу. Именно они увлекли бы меня более всего. Как, например, меня интригует эта музыка. В ней звучит угроза. Она источает опасность. Между тем в деле миссис Бердвайр никто не пострадал. Я правильно все понял?

      – Папа диктует свои романы, – неожиданно сменила тему Белинда. – Он диктует, потом текст перепечатывают. Он от руки правит и вносит пометки, после чего следует новая перепечатка, которую он уже только вычитывает. На этом процесс обычно завершается. Лишь в редких случаях требуется еще одна переработка. Материалы хранятся в огромном буфете, который не запирается на замок и стоит в комнате секретаря. Одна длинная полка отведена под каждый из романов, находящихся в работе. Есть и место для рассказов. И, конечно, самая пыльная предназначена для заметок об Александре Поупе. И все это, уверяю вас, преспокойно пребывает в буфете, никем не тревожимое. То есть так было до недавнего времени. А потом рукописи вдруг стали сами собой оживать во мраке ночи.

      «Видимо, ни один из членов этой семьи, – подумал Уинтер, – не в силах избежать соблазна прибегнуть к драматической фигуре речи». Дети, как и отец, мыслили метафорически, сами не сознавая этого.

      – Оживать? – переспросил он тихо.

      – Ну, допустим, это преувеличение. Просто кто-то начал изымать листы из чистовых экземпляров, подменяя их слегка измененными собственными версиями.

      – Его или ее версиями, – уточнил Тимми. – Этот вопрос пока остается открытым.

      – Если мы хотим быть безукоризненно точными, – подала вдруг голос Патришия, – то следует отметить, что Белинда уже отклонилась от фактов как таковых и, в моем представлении, излагает сейчас их рациональную интерпретацию. И действительно, – добавила она после некоторого колебания, – рациональное объяснение может быть только одно. Но на самом-то деле все,