Немного любви для бедной Лизы. Вера Колочкова

Она, хоть и тоже рычала, но отступила. Не зря ведь поговорка есть, что пакостливые все трусливые!

      Резкий стук в дверь заставил Лизу вздрогнуть. Как это она не услышала шаги по коридору? Задумалась…

      – Лизка, открой! Чего закрываешься все время? Что ты там делаешь, Лизка?

      Пришлось открыть. Наташка вошла – лицо злющее, в глазах война плещется. Понятно, сейчас наступление по всем фронтам начнется.

      – Ну, что ты тут?.. Зверюга не подох еще?

      – С чего бы ему подыхать? Не дождешься. Подумаешь, приболел немного.

      – Да какое там – приболел! Что я, не вижу? Он же старый, ему по возрасту положено подыхать. Считай, у нас почти год живет, а до нас неизвестно где и сколько.

      – Не сочиняй, никакой он не старый.

      – Да ему не меньше десяти лет! А если на человеческий возраст перевести, уже под семьдесят.

      – С чего ты взяла? У него что, на лбу возраст написан?

      – А ты не командуй, поняла? Не хватало еще, чтобы прямо в квартире собака издохла! Ты не одна тут живешь, между прочим. У Толика на собачью шерсть аллергия. Убирай собаку, я сказала!

      – А я тебе говорю – выйди отсюда! Это моя комната.

      – Ах-х, ты… Ах-х, ты!

      – Прекратите ругаться, у меня голова раскалывается… – прошелестел в дверях тихий мамин голос. И вовремя. Потому что Наташке, кроме этого «ах, ты», ответить было нечего. Комната действительно была ее, Лизина. Законная. Одна треть доли в квартире. А против закона не попрешь. Вот так-то, дорогая сестрица.

      – Наташ… Ну что ты на нее все время набрасываешься? Она ж сестра тебе… Пусть делает, что хочет! Главное, не надо шуметь… Пожалейте меня, мне бы до пенсии дотянуть…

      – А что тут у вас? – показалась в дверях лысая голова Толика. – О чем спор?

      – Да я говорю, старый он, Толь… – протянула полную руку в сторону Фрама Наташка. – Подох-нет скоро, говорю…

      – Не, не подохнет… – со знанием дела констатировал Толик. – Отсюда видно, что нос влажный, поживет еще. Чаю дашь, Наташ? Я селедки за ужином наелся…

      – Ага, сейчас. Пойдем на кухню… Пусть она тут сидит, со своей зверюгой целуется. Ишь, как на меня смотрит… Еще и рычит, бессовестная…

      – Кто рычит? Лиза?

      – Да нет, зверюга…

      Ушли. Лиза встала, подошла к Фраму, присела на корточки, глянула близко в глаза.

      – Я тебя в обиду не дам, запомни. И не слушай их, они злые… А Наташка так вообще меня ненавидит…

      Лиза и сама не заметила, как скатилась по щеке слеза, капнула Фраму на морду, пес слизнул сначала слезу, потом привстал на передних лапах, потянулся вперед с явным намерением облобызать Лизу горячим языком. Пришлось ей отстраниться – не потому, что ей Фрамовы лобзанья не нравились, а просто жалости как таковой не хотелось. Опасная штука – жалость. Даже от собаки.

      – Не надо, Фрам… Не надо меня жалеть! Знаешь, я вовсе на них не обижаюсь. Еще чего! Я вообще ни на что не обращаю внимания! Я даже привыкла…