Фамильный шрам. Александр Асмолов

по вантам кувырком,[41]

      Работать с манекеном хук,[42]

      Вприсядку каждый третий круг.

      Спущусь, немного пофехтуем,

      А после кнехту отрихтуем».[43]

      Алешка испарился вмиг.

      Старик парик седой поправил,

      Пусть это было против правил,

      Он перед возрастом не сник.

      Хоть шаркал старчески ногами,

      Но мастерски владел клинками.

      Когда на завтрак в зал просторный

      Слуга Алешку подтолкнул,

      Он, этикет забыв придворный,

      Присел на первый с краю стул.

      Две девочки в роскошных платьях,

      На шейках – золотых распятьях,

      Хихикнули в конце стола,

      Мальчишку оторопь взяла.

      Чужие люди и посуда,

      Чужая мебель, а паркет,

      Лежавший здесь две сотни лет,

      Сияет гранью изумруда.

      Дом коммуналок тесноту

      Сменил на блеск и красоту.

      «Ну, что же ты, сынок, не весел? —

      Спросила дама в парике. —

      У нас вполне хватает кресел,

      Иль будешь дуться вдалеке?

      Не подобает дворянину

      Держать обиду на кузину.

      Хоть соглашусь, в том чести нет —

      Читать при всех чужой сонет.

      Иди, обнимемся скорее,

      В душе обиду не держи,

      Будь выше подлости и лжи,

      Прости ее и стань мудрее».

      Курсант, что свойственно парням,

      Вмиг покраснел, но мать обнял.

      За чаем долго все молчали,

      Пока внизу на мостовой

      Зацокал конь, и прочь печали —

      В дверях с пакетом вестовой.

      «Я доложить вам буду рад,

      Уже швартуется фрегат!

      Извольте получить депешу

      И не сочтите за невежу».

      Читает женщина письмо,

      Дрожит бумага с вензелями.

      Молилась ночь под образами,

      И вот оно пришло само.

      «Сегодня, дети, ваш отец

      Домой вернется наконец!»

      Девчонки кинулись в объятья

      Счастливой матери своей.

      «Уж лучше б это были братья, —

      Подумал он, став чуть храбрей. —

      Наверно, что-то спутал маг,

      А, может, мне иной был знак,

      И новый галс по воле рока[44]

      Судьба взяла еще до срока?»

      Пацан растерянно смотрел

      На женщину с веселым взглядом,

      И быть хотелось с нею рядом,

      Как страннику морских новелл.

      Дороже верности и чести

      Нет ничего, хоть мир изъезди.

      Часы с веселым перезвоном

      Сыграли четко старый вальс.

      Пастушка в платьице червонном[45]

      Возникла, за стеклом кружась.

      Двенадцать раз наполнил залу,

      Что подобает ритуалу,

      Солидным голосом Modis,[46]

      Как будто выступал на бис.

      И с «Петропаловки» мортира,[47]

      Исполнив царственный указ

      Отметить полдень всякий раз,

      Гремит по воле канонира.

      Столица,

41

Ванты – снасти вертикального такелажа, которыми мачты крепятся к бортам судна. Используются командой как веревочные лестницы. В морских училищах стены гимнастических залов увешаны вантами для тренировок.

42

Хук – (от англ. – hook – крюк) – боковой удар в боксе, наносимый согнутой в локте рукой на средней и ближней дистанции.

43

Кнехта – (от голл. – knecht – тумба) – массивная литая тумба на палубе или причале для крепления швартовых канатов. Распространенная морская шутка – рихтовать кнехту – в переносном смысле обозначает делать бесполезную работу или выполнять утомительные тренировки на выносливость.

44

Галс – движение судна относительно ветра или отрезок пути, который парусник проходит от одного поворота до другого.

45

Червонный – золотистый цвет с красным оттенком, название происходит от цвета золотых монет с десяти процентным добавлением меди.

46

Modis – старинная часовая фирма в Италии, выпускающая напольные и настенные часы в стиле барокко, сочетающее в дизайне дерево, фарфор, камень.

47

Традиционный выстрел в полдень с Нарышкинского бастиона Петропавловской крепости Санкт-Петербурга берет свое начало в XVIII в. Причем боевыми так никогда и не стреляли, все выстрелы из этой крепости были сигнальными. По разным поводам. Даже залп крейсера «Аврора», зовущий на штурм Зимнего дворца в октябре 1917 г., вопреки распространенной легенде, был дан именно из «Петропавловки», а не революционными матросами.