Песня первой любви. Евгений Попов

с расстройства выпила единым духом еще полстакана.

      Галибутаев призадумался. А подумать ему было о чем. В том-то все дело состояло, что он не имел своего угла. А Машка, конечно, жена, но без загса. Так что в любой момент имела право попросить вон.

      – Ну, ты шибко-то не хипишись, – примирительно сказал Галибутаев.

      – А ведь выгоню, – пообещала Машка. – Вот дети приедут, и выгоню! Ты дождешься.

      В том-то и дело, что – дети. Их у Машки было четверо, но две дочки, слава богу, вышли замуж за демобилизованных солдат и куда-то с ними уехали.

      Потом Мишка – сын, главная язва. Он работал с Галибутаевым на одном производстве и постоянно допекал его. То спросит какую-нибудь гадость, то толкнет, а то еще начнет заставлять Галибутаева читать вслух газету, зная, что тот газету никак читать не может из-за болезненного косоглазия и малограмотности. Гонял его. Галибутаев язву опасался, но спуску тоже не давал. Баш на баш!

      А младшенький Сережка – тот был бы вроде совсем безобиден, ввиду младшего пионерского возраста, но потенциально тоже угрожал Галибутаеву, его любви и квартире, так как, подрастая, тоже начинал стыдиться маминого поведения, о котором знала вся улица.

      Покушав, настроение у супругов значительно возросло, и они включили Машкин телевизор.

      «Американский буржуазный профессор в данном случае обнаруживает полное незнание основ марксизма-ленинизма», – сказал диктор.

      И – далее. А потом был концерт и кино «Ставка больше, чем жизнь». Про неутомимого капитана Клосса. После чего телевизор кончился и потух.

      Потух и день. Кончился день. Кончился и вечер. Наступила ночь, после которой и Галибутаеву и Машке нужно было опять идти и зарабатывать деньги.

      – Шалыжки колотить, – сказал Галибутаев, потягиваясь.

      – Ась? – не услышала Машка, собираясь укладываться.

      – Шалыжки, говорю! Оглохла?! – заорал Галибутаев и вышел на крыльцо.

      На крыльце тоже была ночь. Светила полная луна. Белели в темноте сараи. Окна барака почти все потухли. Была ночь, и Галибутаев вернулся домой, в постель. А уж в постели-то он был полный король и хозяин.

      – Машка, давай я тебя сегодня как бы изнасилую, – сказал он.

      Машка заинтересовалась:

      – Это как еще так?

      – А вот так. Ты вроде бы сопротивляйся изо всех сил, но по-настоящему, а я тебя попробую шарахнуть.

      – Давай! – обрадовалась Машка…

      – …И я набросился на нее, как лютый зверь, – рассказывал Галибутаев. – Сорвал с нее все. А она крутится, а она царапается, а она визжит. Другой бы насильник уже давно отступил. Но не таков Галибутаев. Сорвал с нее все и только хотел, как вдруг она меня как мотанет! И я больно упал с кровати.

      – Ну и что?

      – А то, что я сломал большой палец на правой ноге. Я упал на палец.

      И Галибутаев длинно выругался.

      – Ну, а потом?

      – Вот слушай.

      Утром Галибутаев хромая пришел на работу и, отозвав бригадира в сторону, изложил ему все обстоятельства. Бригадир ничего не сказал, и они пошли работать – разгружать бочки с огурцами. Бригадир встал с