Зимний ветер. Валентин Петрович Катаев

какие радости и удовольствия сулит для него дружба с этой маленькой женщиной, которая всю свою жизнь, с раннего детства, была в него так преданно и наивно влюблена.

      Они смотрели друг на друга. Он на нее – радостно, самоуверенно, а она на него – тоже радостно, но с оттенком материнского сочувствия и слишком просто, открыто для влюбленной.

      Она смотрела на него, наклонив голову, и перебирала пальцами зубчатые листики роз с такой осторожностью, как будто опасалась нечаянно коснуться самих полураскрытых бутонов.

      – Здравствуй, Мотя. Как я рад тебя видеть! – растроганно сказал Петя, беря ее небольшую, крепкую руку с твердой, зазубрившейся кожей на ладони.

      Она смутилась и смущенно оглянулась по сторонам. Все-таки Петя был офицер, а она всего лишь простая санитарка.

      Но остальные офицеры в палате еще спали, и она, немного поколебавшись, присела на табуретку возле кровати, делая деликатную попытку освободить свои пальцы из Петиной руки.

      – Здравствуйте, Петя… Петр Васильевич, – поправилась она, помимо воли краснея.

      – Какой же я тебе Петр Васильевич? – сказал Петя, откровенно любуясь ею.

      – Вы офицер, а я нянечка.

      – Это не имеет значения. Прошли те времена! – строго заметил Петя.

      – Нет, имеет значение.

      – Нет, не имеет.

      Петя смотрел на нее, играя глазами, которые красноречиво выражали совсем не то, о чем они спорили.

      Она ему положительно нравилась, гораздо больше, чем раньше, когда они были детьми.

      Теперь в ней все волновало Петино воображение, в особенности ее какая-то чисто женская законченность.

      Сколько ей может быть лет? Петя прикинул в уме: семнадцать, восемнадцать?

      – Ну, хорошо, – сказал он наконец, – раз так, то я тебя тоже буду называть по имени-отчеству: Матрена Терентьевна. Хочешь?

      И он засмеялся, сделав открытие, что ее имя-отчество совсем не подходит к ее внешности.

      Мотя – другое дело. Мотя – это даже в чем-то нежно. А Матрена Терентьевна вовсе не годилось.

      – Нет, моя прелесть, я никогда не буду тебя называть Матрена Терентьевна. Ты для меня всегда маленькая, симпатичная Мотя. Или, может быть, ты забыла, как мы с тобой когда-то дружили, и как собирали подснежники, и как ты меня тогда на хуторке Васютинской, под черешнями, от ревности чуть не поколотила?..

      – И даже таки поколотила, – сказала Мотя усмехнувшись.

      – Тем более. Ну, так дай я тебя поцелую, – сказал Петя, оглядываясь на спящих офицеров, и воровато потянул Мотю к себе.

      Но Мотя отодвинулась и, серьезно глядя на него своими прелестными, чистыми глазами, сказала:

      – Не трожьте.

      – Почему?

      – Я замужем.

      – Нет!..

      Петя смотрел на нее во все глаза, почти с ужасом.

      – Ты шутишь!!

      – Ей-богу! Святой истинный крест.

      Мотя с улыбкой быстро и мелко перекрестилась.

      – Каким образом?!. – воскликнул Петя, все еще не веря ее словам и думая, что она шутит.

      Она все