Девичий виноград. Рита Карамыш

р кудреватых лиан винограда девичьего —

      Длинный проход-коридор под ажурной аркадою,

      Сплошь затенённый попоной густой виноградною.

      Бродят там пары – аркадой любуются, мешкая,

      Утром спортсмены тревожат аркаду пробежками,

      Резвые дети гремят самокатами весело,

      Часты там и романтические фотосессии.

      Ходит фотограф и – движим высокими целями —

      Ищет удачные ракурсы вместе с моделями —

      В шёлк легкоструйный одетыми, томно-глазастыми,

      Длинными, тонкими, как журавли – голенастыми.

      Медлят модели в движеньях мечтательно-скованных,

      Словно Серебряным веком самим нарисованных:

      Сидя – ундинами, стоя в обнимку с колоннами,

      Взятые в рамку изящно ветвями зелёными.

      А в вышине – винограда плоды несъедобные, —

      Мелкие, хоть и созрели, гороху подобные;

      Тянет к ним девушка руку – порыв имитирует,

      И объектив ее грацию тотчас фиксирует.

      … На солнцепёке скамьи с молодыми мамашами:

      Девичьи грёзы для них уже стали вчерашними,

      И налицо атрибуты их новой романтики —

      Чада в колясках, пинетки, помпончики, бантики.

      Заняты детками мамы, как дети игрушками,

      И меж собою беспечно щебечут подружками, —

      Пусть не модели, но раскрепощённо приметные,

      И так просты и милы облаченья их летние.

      Есть и толстушки средь мам, и – не очень высокие,

      Слишком плечистые, может быть, не длинноногие…

      Есть и другие – кто, с важностью тела дородного,

      Ждёт материнства в одежде покроя свободного.

      Солнце нежгучее – лучики животворящие

      Льёт на «плоды» их, добротные и настоящие:

      Солнце сейчас им нужнее, чем тень виноградная,

      И продуваемая сквозняком, и прохладная.

      Бабочка

      Позвольте бабочке быть бесподобной —

      С природной яркостью её чрезмерной,

      В соседстве с блёклыми – быть «неудобной»,

      Среди узорчатых – быть самой первой.

      Ну, угораздило такой родиться —

      Что ж красоты теперь своей стыдиться!

      Позвольте бабочке быть простодушной,

      Неосмотрительной, неосторожной:

      Свои проблемы там, в среде воздушной, —

      Её порханий смысл понять вам сложно;

      Пусть даже в луже ей дано остаться

      Иль энтомологу в сачок попасться.

      Позвольте бабочке быть уязвимой:

      Узор на ней – увы! – подобен пыли;

      В привычке трогать всё неодолимой,

      Об осторожности вы не забыли?

      Чтоб над бескрылой бабочкой не охать,

      Её вам лучше пальцами не трогать!

      Знакомство ваше долго не продлится,

      Ведь это нонсенс – бабочка ручная.

      Позвольте ей, летунье, удалиться —

      Порхая и о вас не вспоминая.

      Но вам претит, что дружба длилась кратко, —

      Во всём вы смысла ищете, порядка…

      А вот писатель, и – большой писатель

      (Хоть не создал о бабочке трактатов,

      И – насекомых, вряд ли, почитатель,

      С их безусловной массой недостатков), —

      Не видел в ненадёжности напасти,

      А говорил – о «мотыльковом счастье»[1]…

      Сова

      Проснулась женщина-сова.

      На шум. Тоскуя, как в капкане.

      Светало. От кошмарной рани

      Болела тупо голова.

      Прошлась, шипя, своим гнездом —

      Сама отвратно скрипнув дверью…

      Торчали пегим колтуном

      Причёски встрёпанные перья.

      – Откуда эти голоса,

      И лязг, и грохот – безобразье!

      Желтели яростно глаза.

      Темнели ямами подглазья.

      Нахохлясь, села на кровать,

      Терзаемая ранним шумом;

      В ответ готовая терзать

      Источник шума злобным клювом.

      Чернело кресло у стола —

      Осанкой, как она, сутуло;

      – Не больше часа, как легла!

      Не больше часа, как уснула!

      Всё стихло. Мрачно улеглась…

      И – знаете –

1

Русский писатель А.П. Чехов отмечал, что ощущение счастья человеком всегда краткосрочно и носит «мотыльковый» характер.