По велению души. Петр Федорович Мохирев

в которой он похоронен. Вот тут-то и поняла Феврусья, что потеряла она своего мужа навсегда и зашлась слезами, пришлось ей разделить долю тысяч солдатских вдов, разбросанных по всей России, потерявших своих мужей на фронте.

      Как-то вечером зашёл к ней в гости только что вернувшийся фронтовик Сметанин из соседнего села. Оказывается, он в одной части с Харлампием был, тот прибыл в часть с пополнением в конце апреля, когда их часть вела штурмовые бои на окраине Берлина. Как водится в таких случаях, сразу стали искать земляков в пополнении, и встретился Сметанин с Харлампием, оказывается, он его ещё до войны знал, как председателя колхоза. Назавтра же и в бой пошли, наши командиры сильно торопились, всем хотелось войну побыстрее закончить. Шли рядом, точнее сказать не шли, а бежали, держа наперевес автоматы и стреляя короткими очередями. Иногда падали и прятались за обломки зданий, кучи кирпича и арматуры. Они стреляли и в них стреляли, немцы не жалея ни себя, ни противника, отчаянно цеплялись за каждый дом, за каждое укрытие. Сметанин и не заметил, как отстал его земляк, а после боя отпросился у командира взвода и пошёл его искать. Ему сказали в похоронной команде, что в братской могиле уже его земляк, пулевое ранение в грудь было смертельным, вот так и закончил войну Харлампий тридцатого апреля 1945 года. Из семи человек, ушедших на фронт из Сушняков, вернулось только трое.

      И не стало больше спокойной жизни у Феврусьи – работа, слёзы, моленья. Молилась она всю жизнь, с самого детства – Харлампий не запрещал, посторонние не знали. А здесь ещё письма от старшей сестры Агафьи – «Бог наказывает нас за наши грехи, себя и детей своих пожалей, бегите от безбожников, бегите из колхоза, души спасайте». Вот и собрала она, что осталось от хозяйства, погрузила всё вместе с мороженой картошкой и в путь-дорогу, в такую дальнюю и труднодоступную Подбель.

      К избушке подошли уже, когда совсем стемнело. Ирка так занеможила, что практически не могла сама идти, её посадили поверх вещей, рядом с Машкой, так и довезли на нарте до самой избушки. Здесь тоже не надо было никого подгонять, каждый знал своё дело, сидеть было некогда. Ванька с Юркой достали из нарты большую двуручную поперечную пилу, свалили не очень толстую сушину, и, глубоко вязнув в снегу, отпилили с десяток чураков. Феврусья затопила печку, поставила вариться картошку, натолкала полный котелок снега и поставила рядом с картошкой, знала, что после такой тяжёлой дороги, вечером все будут много пить. Евдокия возилась с малышами – как только растопилась печка, она всех стала раздевать и развешивать одежду на просушку возле печки. Ирка всё хныкала, жалуясь на свои больные ножки, вторя ей, расплакался и Сашка. Иван протиснулся в избушку, поставил в угол пилу и огляделся. Он был старшим мужчиной в этом большом семействе и чувствовал, что и ответственности на него возлагается больше, чем на остальных.

      – Ну, что расхныкались, добрались до зимовья и хорошо, радоваться надо,