Заветный Ковчег. Сергей Ильич Ильичев

Он, думается мне, тайно в 1553 году жену свою Анастасию, если мне память не изменяет, сюда привозил, так как изревле было известно, что дев, по вере и с молитвой окунувшихся в этом источнике, Господь чадородием награждал.

      – Так откуда же такая информация?

      – От странников, что по земле кочуют. Они из уст в уста передавали молву, что есть где-то на земле тверской, в глухом Оковецком лесу источник необычайной силы и вспоможения, людские души и телеса врачующий, наипаче же помощью в родах отмеченный…

      – Кстати, Дмитрий Виленович, – обратился к ученому священник, – я и сам мог бы рассказать вам подобную историю, но уже из наших дней. Есть у меня знакомый священник, что в преклонных годах решился чадом обзавестись… И что бы вы думали, приехал сюда с матушкой, и оба выкупались, а через год и ребенок у них народился. Недавно сказали, что снова на святой источник собираются.

      – Спасибо вам, батюшка, за встречу, – поднимаясь из-за стола, сказал Ардашев. – И за те новости, что вы мне поведали.

      И они распрощались на какое-то время.

      Вскоре судьба действительно забросила историка Ардашева в очередную поездку. Пробыв три дня в Селижарове, на встрече с местными краеведами, он решился далее, благо погода позволяла, пройти около тридцати километров пешком. И вот там, оказавшись в густом лесу, при попытке срезать путь он и заплутал. А вскоре понял, что просто заблудился.

      …На третий день его блужданий по незнакомому лесу, когда ни сил, ни надежды, ни продуктов питания уже не оставалось, Ардашев вдруг отчетливо осознал, что бродит не по лесу.

      Точнее говоря, не по тому лесу, который любил и хорошо знал и от которого в наши дни уже мало что и осталось, так как он практически весь вырублен.

      Ардашев, хорошо знакомый с географией края, знал, что сей массив был не иначе как продолжением леса, обнимающего собой почти всю юго-западную часть Осташковского уезда и Смоленской губернии, как его ранее обозначали и который в некоторых летописях назывался Оковецким.

      Осознание сего не столько восхитило ученого, сколько насторожило. Леса, ограниченные низинами, череда возвышенностей, пересекаемая витиеватыми речушками и непроходимыми болотами… Все это, как он уже хорошо понимал, теперь предстояло ему преодолевать.

      Но и это еще не все. Тот лес, в котором он оказался, был если не из сказки, то уж точно из народного предания. Ибо сие, как он понимал, был уже не лес в нашем традиционном понимании, а некая каким-то чудом сохранившаяся здесь первозданная глушь.

      Но даже и не это повергло его в некий страх, а услышанная им речь пронесшихся мимо него всадников, облаченных в броню, на конях… Литовская речь, как он понял. А это значит, хотя в это и невозможно поверить, что он оказался не иначе как в XV столетии.

      Что же это? Бред? Галлюцинация? Или провал во времени? Где же он тогда заплутал? Не иначе как на землях «неправоверных литовцев». Хотя земли те есть и были, естественно, испокон веков нашенскими… И, по разумению историка, вот-вот вновь должны были оказаться