Свет вечный. Анджей Сапковский

сотников не сдержался и облевался, но остальные наградили ловкость и умелость хирурга полным признания бормотанием, а Ян Плуг под конец даже фамильярно потрепал его по плечу. А аптекарь только вздыхал от удивления. К сожалению, становилось ясно, что ни на что большее с его стороны нельзя было рассчитывать.

      – Ты говорил, что перед этим вы применяли припарки. Приготовленные женщинами.

      – Так точно, пан медик. Бабы готовили. А накладывала одна такая… Эльжбета Донотек. Позвать?

      – Позови.

      Эльжбета Донотек, женщина на вид неполных двадцати лет, имела волосы цвета льна и голубые, как у незабудки, глаза. Она была бы необычайно красивой, если бы не обстоятельства. Ибо была она женщиной в гуситских войсках, женщиной переходов, отступлений, побед, поражений, жары, холодов и слякоти. И непрерывного изнуряющего труда. И выглядела, как и все остальные. Одевалась во что попало, лишь бы понадежней, светлые волосы прятала под серым толстым платком, а ладони имела красные от холода и потрескавшиеся от влаги. И при всем этом, о чудо, лучилось от нее что-то, что можно было бы назвать достоинством. Самоуважением. что-то, что просилось на ум и язык как das ewig Weibliche.[67]

      Рейневан пришел к выводу, что фамилию уже он слышал. Но женщину видел впервые.

      – Ты делала гейтману компрессы? Из чего?

      Эльжбета Донотек подняла на него глаза незабудок.

      – Из тертого лука, – ответила она тихо. – И из растолоченых березовых почек…

      – Ты что-то понимаешь в лечении? И в зелье?

      – Что там понимать… То, что любая баба в селе знает. Да и не помогли ничем те компрессы…

      – Неправда, помогли, – возразил он. – Причем много. Теперь снова ему поможешь. После снятия повязки на рану надо будет прикладывать клейстер из семян льна. Хотя сейчас весна, но на болотцах уже должна быть ряска. Делай компрессы из выдавленного сока. Попеременно: раз клейстер, раз ряска.

      – Хорошо, паныч Рейневан.

      – Ты знаешь меня?

      – Слышала, как о вас говорили. Бабы говорили.

      – Обо мне?

      – Два года тому… – Эльжбета Донотек отвела глаза, но только на минуту. – Во время рейда на Силезию. В городе Злоторыя. В приходской церкви.

      – Ну?

      – Вы с друзьями не позволили обидеть Богородицу.

      – Ах, об этом… – удивился он. – Неужели это происшествие приобрело такую известность?

      Она долго смотрела на него. Молчала.

      – Это происшествие, – ответила она наконец, медленно выговаривая слова, – произошло. И только это важно.

      «Донотек, Эльжбета Донотек», – мысленно повторял он, едучи рысью на север, опять в направлении Гауношовиц.

      «что-то болтали о ней, – припоминал он. – какие-то сплетни были».

      О женщине, пользующейся большим уважением среди сопровождавших Сироток женщин, о прирожденной предводительнице, с мнением которой считались даже некоторые гуситские гейтманы. Была также, связывал

67

вечная женственность (нем.).