Кайрос. Анастасия Монастырская

существуют в нашей системе координат. И ничего в этой самой системе координат не понимаем.

      – Думаю, что и бог ни черта об этом не знает. Создал человечество, а как в него играть, до сих пор не понял.

      – А ты бы понял?

      – Я бы разобрался, – серьезно ответил Вадим. – В другой жизни я хотел бы быть богом.

      – Это трудно.

      – Сволочью быть проще всего. А богом… Нужно только изредка совершать чудеса, и люди в тебя поверят. И самое страшное, что ты сам в себя поверишь.

      – Что ж тут страшного?

      – Мания величия не означает величия.

      – Возьми Сару на работу, – неожиданно попросил Дэн. – И она в тебя поверит.

      – Мне оно надо?

      – Тебе – надо. И мне – надо. Ей – нет. Мы в долгу перед ней.

      – Добренькое хочешь сделать. Моими руками.

      – Своими не смогу. Извини. Ты все равно ко дну идешь. Какая разница, что и как будет? А тут – сюжет. Возвращение в прошлое. Истории должны быть закончены, какими бы они ни были. Дай ей шанс отыграться. Для тебя скука. Для нее – жизнь.

      – Золушка на новый лад? Через месяц-два волшебным образом преобразится, а я пойму, какое счастье потерял? Кольцо с бриллиантом, предложение руки и сердца на коленях, фата, холодец, пупс на капоте и прочая хрень?

      – Как вариант.

      – Не сработает.

      – Ты ее помнишь, Вадик. И я ее помню, – сказал тихо Дэн. – С нее все началось, ею все и закончится. Очень сложно впускать в свою жизнь тех, кто тебя ненавидит, но иногда это нужно сделать.

      – Зачем?

      – Чтобы совесть успокоить, по ночам лучше спать. И чтобы в январе не цвел ни один розовый куст. Дай ей работу. Верни остатки уважения. И, может быть, как раз это тебе ТАМ и зачтется. Нам ведь немного осталось.

      В густеющих сумерках лицо Вадима казалось бледным. Лицо покойника.

      – Так ты знаешь? Давно?

      – Сегодня понял. Ее увидел и все понял. Про тебя, про себя, про нас. Истории должны заканчиваться. Так она говорила.

      Вадим долго молчал.

      – Договорились. Я ее возьму на работу. Только я ее уничтожу. Закончу то, что не смог сделать тогда. Теперь уже по-настоящему. Все равно терять нечего.

      – На этот раз она тебя уничтожит.

      – Спорим?

      – Спорим.

      – На что?

      – На Кайрос.

* * *

      Петр Аркадьевич Сухопаров не любил зиму. Зимой он быстро толстел и становился раздражающе медлительным.

      Каждый день, ровно в час дня Петр Аркадьевич выходил из серого здания на торце Суворовского проспекта и шел пешком в Смольный – обедать. В Смольном готовили вкуснее, дешевле и разнообразнее. Столовую, точнее кафе, в Правительстве Ленинградской области, где он работал, Сухопаров также не любил. Как не любил и свой кабинет, в котором, помимо него, сидели еще две одинокие барышни. Барышни соревновались за внимание Сухопарова, но делали это пошло и неинтересно. Бесконечные и неумелые знаки внимания утомляли, а ремень, больно впившийся в нагулянный за зиму жирок, раздражал.

      До