О нем и о бабочках. Дмитрий Липскеров

домашний уют, слаженная работа семьи делали ресторан любимым местом отдыха для знатоков с Остоженки – Золотой мили Москвы. В конце ресторанного вечера хозяин брал гитару и несильным, но проникновенным тенором пел старинные неаполитанские баллады. На третьей песне даже случайные посетители подпевали репертуару, особенно грустной «Наполи» вторили.

      Здесь, за самым уютным столиком, и провели вечер Арсений Андреевич с Верочкой.

      Господи, в который раз наслаждался Иратов. Какой красоты эта женщина! Сегодня в нежно-серых тонах, с подобранными волосами, открывающими изящные уши, с неброскими бриллиантовыми гвоздиками в мочках, с запахом чего-то неуловимого, но прекрасного, Верочка казалась Иратову самой большой драгоценностью Вселенной, которой владел он. Конечно, здесь без чувства гордости никак нельзя было обойтись!.. В то же самое время Верочка смотрела на мужа и находила его после десятилетия совместного проживания самым красивым мужчиной на планете. Черные глаза Иратова восхищали ее глубиной пропасти, в которую она когда-то упала, в которой пропала навсегда, его длинные густые волосы черным занавесом спадали к плечам и блестели, как ночное небо, большие темные губы под крупным носом и белая прядь – сочетание, приводящее к глобальному риску для непорочности и твердой святости. Демон-искуситель!

      Арсений Андреевич заказал бутылку легкого красного вина и ужин для себя и жены. Под небольшие глоточки тосканского «Каберне» они вели тихий разговор.

      – Я хочу на Искью, – призналась Верочка. – Помнишь, как мы там провели несколько дней?

      – Десять лет назад!.. Мы были всего две недели знакомы…

      – Ты привез меня туда на яхте под ослепительным белым парусом. Забыла, как она называется…

      – «Элеонора», – напомнил Иратов.

      – Все время хотела тебя спросить: кто такая Элеонора?

      Арсений Андреевич улыбнулся:

      – Ты забыла, я рассказывал тебе. Так принято – называть яхты женскими именами. Давняя традиция… А «Элеонора» так была названа предыдущим хозяином. Вот и все. Может, бабушку его так звали.

      – А ураганы – все мужчины…

      – Потому что мужчины – разрушители ими же самими созданного… А на Искье зимой делать нечего. Пустынный тоскливый остров.

      Он съел пасту с трюфелями, а она равиоли с персиками.

      Десерт подал сам хозяин, прибавив к нему старую граппу в двух тонких высоких рюмках.

      Иратов достал из кармана пиджака бархатную коробочку и поставил ее перед Верочкой.

      – Что это? – удивленно спросила она, как будто не было в ее жизни еще подарка.

      Такая реакция была по нраву Арсению Андреевичу, ублажала его расточительство и широту души.

      – Открой.

      – А что там? – глаза Верочки улыбались, а милые черты лица выражали непреходящее удивление.

      – Открой!

      – А вдруг там скорпион? Он ужалит меня, и я умру!

      – Нет-нет, – подыгрывал Иратов. – Там нет скорпиона…

      – Обещаешь?

      Иратов