Четвёртая четверть. Инна Тронина

слезятся.

      Даже если бы и ждали кого, Озирскому всегда зелёная улица. Очень хочется узнать про Франсуазу. Кроме того, у него дело ко мне есть. У меня на это нюх. Давно шеф не беспокоил, с прошлого года. Тогда подростковую банду брали на бензоколонке.

      Они заживо сожгли парня – своего дружка, между прочим. С моей помощью, убийц нашли и изобличили. Кому четырнадцать уже исполнилось, осудили. А остальным, получается, можно страшным образом людей уничтожать. Если бы я Уголовный кодекс сочинял, то казнил бы преступников тем же способом. То есть козлов с заправки сжёг бы живыми.

      Андрей боится, что и меня в отместку бензином обольют, и зажигалкой чиркнут. Но пока ничего, не достают. Да и заправка эта от нас далеко – на Осташковской улице, на другом конце Москвы. А где я живу, они не знают.

      – Тогда часиков в девять я буду.

      Озирский всегда давал хозяевам время приготовиться. Нахаляву никогда не вваливался, за исключением тех случаев, когда исход дела решали минуты.

      – Хочу с Таткой потрепаться. И для тебя есть интересная задачка. Ты как, уроки сделал уже?

      – Сделал.

      Всё-таки я соврал. И Андрей понял, что я соврал. Мы взаимно мысли читаем. Часто я подумаю, а он говорит. Или наоборот.

      – Сделал…

      Озирский тяжело вздохнул, но приставать с учёбой не стал. Если я нужен позарез, не заваливать же из-за уроков всю операцию! Я то и дело глотал слюну, чтобы горло так не болело. Да и в голове сильно постукивало. Температура поднимается, знаем. Может, и уроки делать не надо. Лишь бы заболеть не тяжело. Схожу к врачу или вызовем его на дом. Я в школу пока ходить не буду, а стану работать на Андрея. Но вряд ли шеф позволит. На задании нужно быть здоровым. Чувствую, придётся попотеть, и не только от аспирина.

      – Как Сергей, жив ещё?

      Лучше бы Андрей об этом не спрашивал!

      – Он захворал. Я его к знакомому врачу отвёз. Простудилась птичка.

      Озирский и матюгнуть за такое может. Я уже давно замечаю, что он к Гетке Рониной неровно дышит. А она, конечно, очень расстроится. Но я надеюсь, что с Сергеем всё кончится нормально.

      – Сказали, что вовремя успел, – успокоил я шефа.

      – Вот и доверь тебе живую душу…

      Озирский сказал это так, будто я ему ни в чём никогда не помог, а делал одни только гадости. Но развивать тему не стал. Скушал обиду – ради дела. Я ведь тоже не люблю, когда меня ругают. Сам понимаю, что виноват. Андрей всегда знает, как себя нужно вести с людьми, и сейчас тоже не промахнулся.

      – А Вилли здоровый ещё?

      – Вилька у Олега на Ленинградке, три дня уже. Не ругайся, – примирительно попросил я.

      Уж очень болело горло, да и правое плечо. В то место мне осколок попал, когда брали хурал, и взорвалась газовая плита.

      – Приезжай. Я сейчас курицу разогрею, на троне. Хочешь? Мать пирог спечёт…

      – На троне? – Озирский почему-то надолго замолчал. Потом согласился: – Ладно, я водку привезу. Помянем Фрэнс. Через несколько дней её гроб опустят в фамильный склеп де Боньер на острове в Средиземном море. А нам надо дальше жить, Божок.

      Озирский назвал меня на кличке – так бывало,