Осколки. Джал Халгаев

зачем подбивал работать вместе? – удивилась она.

      – На будущее. Всегда полезно иметь связи.

      – Идиот.

      – Дура, – тут же отозвался я.

      – А правда, что вы можете безнаказанно убивать людей? – неожиданно спросила она. – Ну, то есть, не по закону, а перед Садами?

      Вот, уже пошли правильные вопросы.

      – Правда.

      – Как… как это происходит?

      – Как-как, чикнул по горлу ножичком, он и скопытился. Можно утопить, скормить зверям, придушить, дать по голове чем-нибудь тяжелым… Много способов. А что до Садов, то это я и сам без понятия. Просто так есть, вот и все. Поверь, я и сам сотни раз об этом думал – дохлое дело. Мы просто чисты, и для нас убийство не является таким уж грехом перед Райной.

      – Наверное, она просто закрывает на вас глаза за все ваши добрые поступки.

      Я расхохотался в голос и тут же схватился за объятый пламенем левый бок, но смеяться не перестал, от чего мне стало вдвойне больнее и втройне веселее.

      – Чего?

      – Добрые поступки? – я утер образовавшиеся на глазах слезы.

      – Да. Вы ведь помогаете людям, разве нет?

      – Мы берем с них плату, это совсем другое. Это наша работа, и выполняем мы ее вовсе не по доброте душевной, можешь мне поверить, девчонка.

      Она задумалась.

      – То есть если вам не заплатят, то ты и спасти никого не попытаешься? Женщину? Ребенка?

      – Даже пальцем не двину. Фермеры получают ведь деньги за мясо и зерно, а что с ними будет, если они все это просто раздадут беднякам?

      – Помрут с голодухи.

      – Вот именно. Всем хочется жить. Все выживают, как могут. Как тебя зовут?

      – А вот этого я точно тебе не скажу!

      – Как хочешь, – я сел и пожал плечами, встречаясь с ней взглядом. – Я вот Йен.

      Она вздохнула.

      – Ольха.

      Я попытался изобразить как можно более приветливую улыбку.

      – Чего лыбишься?

      – Мог бы и догадаться, – я показал пальцем на ее волосы. – Темно-рыжие, как кровь. Очень необычный цвет, можешь гордиться.

      Девчонка вздрогнула, будто ей отвесили пощечину, и я прикусил язык. Нет, не просто же так ей их обрезали! Мог бы и помолчать, знаток, чтоб тебя, женских душ.

      – Ну, раздеваться тебя просить не имеет смысла, так что лучше покажи, что прячешь вон там, в правой руке. Может, вместе придумаем, как это использовать.

      Она раздраженно покачала головой, но все же перекинула мне через прутья решетки что-то круглое и коричневое.

      Продолговатый острый крюк, блеснув ржавчиной в скупом свете солнца, свалился у моих ног и тихо звякнул…

      «Холодно.

      Мое тело медленно раскачивается на тяжелых мясных крючьях. Цепи глухо звенят и скрежещут, проворачиваясь на стальных кольцах, прибитых к одинокой виселице на холме.

      Я пытаюсь поднять голову. Кажется, на ней что-то надето.

      Я открываю глаза, и беззвучный крик застывает у меня в горле.

      Они кружат вокруг в своем дьявольском