Хромой кузнец (сборник). Мария Семёнова

сказал:

      – Любой кузнец мог бы сделать подобное, не только мой сын.

      Эйстейн спрятал браслет. Сходил туда, где лежала его постель, и принёс Торгриму шахматы, вырезанные из морёного дуба и моржового клыка.

      – Тогда, может, эти шахматы окажутся разговорчивее, конунг?

      На сей раз Торгриму хватило одного-единственного взгляда:

      – Где ты взял это, скальд?

      Эйстейн ответил:

      – Мне подарил их Нидуд, вождь племени ньяров. Я гостил у него на празднике Йоль, и он многим раздавал тогда такие подарки. А его дочь Бёдвильд носила на руке кольцо, точь-в-точь как те, что я видел у жён твоих сыновей. А откуда попали к Нидуду все эти вещи, про то спрашивай его сам. Я сказал тебе всё, что знаю.

      Долго не произносил ни слова безрадостный Торгрим конунг. И только к вечеру, когда погасли на юге бледные отсветы солнца, а сыновья, Слагфильд и Эгиль, возвратились с охоты, он вновь подозвал к себе Эйстейна. Он сказал:

      – Я хочу спросить тебя, скальд, почему ты решил поведать мне о том, чего коснулись твои глаза?

      Нидуд – могущественный вождь. Навряд ли ему понравится твоя поездка сюда…

      Эйстейн ответил:

      – Браги, Бог стихотворцев, влил в мои уста божественный мёд, и оттого-то мои мысли текут немного не так, как у тех, кто этого мёда не пробовал. Брось меня в оковы, и я открою рот лишь затем, чтобы вырваться на свободу… Мало нравится мне, конунг, когда соловья заставляют петь, посадив его в железную клетку. И даже если поёт он руками, а не языком!

      Осели и рассыпались сугробы, вздулась и забурлила тихая речушка, падавшая в море недалеко от двора конунга ньяров.

      И вместе с молодой травой, разодетые так, что любо-дорого было взглянуть, явились, перевалив через горный хребет, долгожданные сваты. И с ними Рандвер.

      Нидуд встретил их радостно. Переговорил со сватами и велел готовиться к весёлому пиру. А пока пир собирали, приказал позвать к себе дочь.

      Бёдвильд вошла, и сердце забилось, как морская птица, упавшая на камни со стрелой в белом крыле…

      Нидуд улыбнулся её волнению. Он сказал:

      – Скоро покинешь меня, Бёдвильд. Придется мне видеть тебя реже, чем я привык.

      Она ответила и с удивлением услышала собственный голос:

      – Я не хочу покидать тебя, отец мой конунг… вели мне остаться!

      Многие девушки говорят так на пороге замужества. Нидуд привлек её к себе:

      – Знаю, любишь меня. Рандвера будешь любить ещё сильнее. Он в золото оденет тебя с ног до головы.

      Бёдвильд отчаянно замотала головой:

      – Не отдавай меня, отец!

      Конунг почувствовал просыпавшийся гнев – так бывало всегда, когда его воля встречала сопротивление. Он-то думал, она поблагодарит его и уйдет, стыдливо краснея, опуская счастливые глаза!.. Он проговорил терпеливо:

      – Ты блага своего не понимаешь. Трюд ведь тоже упиралась, совсем как ты, когда её везли ко мне в дом.

      Бёдвильд вдруг спросила его:

      – А моя мать?..

      Нидуд ответил, начиная сердиться уже всерьёз:

      – Твою