Серая мышь для королевы. Эльвира Смелик

помнила.

      Болельщики шумели, участники взволнованно ожидали начала соревнований.

      Лавренкова насчитала пять команд. Пять школ. Куча народу на трибунах. Позор районного масштаба.

      Уж лучше бы она просто пробежалась по дорожке, хотя и того не любила. А тут все поле заставили какими-то воротцами, перекладинами, огромными надувными препятствиями и автомобильными покрышками. Лавренкова за голову схватилась.

      А вдруг придется скакать в мешке? Лучше уж бросать мячи в корзину или прыгать через скакалку. Но вроде нет, мешки не раздают.

      Ребята-помощники принесли обручи. И мячи тоже. А потом кто-то подошел сзади, тронул Марину за плечо:

      – На, держи!

      Лавренкова развернулась и увидела… лыжи!

      – Зачем это?

      – Для эстафеты, – пояснили ей бесстрастно.

      – Так трава же, – Марина указала пальцем вниз, на случай, если собеседник вдруг не в курсе. – Снега же нет. Как на лыжах-то?

      – А вот так. По траве. Старты же веселые! – Собеседник старательно улыбнулся в подтверждение собственных слов. – Да держи ты скорей! Некогда мне с тобой стоять. – Всучил Марине инвентарь и отправился одаривать лыжами остальных счастливчиков.

      Дальнейшее Лавренкова предпочла не запоминать. Хорошо, что сразу после стартового свистка сознание благоразумно отключилось.

      Нет, Марина не грохнулась в обморок. Хотя лучше бы грохнулась. Она честно отработала все соревнования.

      Падала она раз десять – не меньше! – под возмущенные вопли, довольное хихиканье и подбадривающие крики болельщиков. Когда бежала – хм! – на лыжах, когда перетягивала канат и делала еще что-то.

      Забыть, как страшный сон!

      А ведь Катя обещала, что будет легко: «Подумаешь, «Веселые старты». Ерунда!»

      Ерунда? Кто бы знал, какая ерунда! И, между прочим, в десятом и одиннадцатом классах оценки за четверть не выводят. Только за семестр.

      Кирилл

      В воскресенье утром Кирилл проснулся от странного размеренного стука. Будто в квартиру случайно залетел дятел и теперь нервно и испуганно долбил все, что попадалось под руку. То есть под клюв.

      Кирилл пошел на звук и очутился на кухне.

      Тут его едва приоткрытые спросонья глаза разом распахнулись.

      Отец, окруженный горой продуктов, увлеченно рубил ножом на разделочной доске что-то – или кого-то.

      – Па-а-ап! – вырвался из горла Кирилла пораженный стон. – Ты готовишь?

      – И что? – невозмутимо отозвался отец, не поднимая глаз. – Я же умею, ты это знаешь. И ты умеешь. Поэтому будешь мне помогать.

      Происходящее перестало быть просто забавным и невероятным, Кирилл ощутил в нем что-то недоброе. Совсем чуть-чуть. Недоброе высунуло нос, а может, кончик уха, и затаилось, ловя момент. Оно было почти незаметно и притворялось пока легким разочарованием, на которое не стоило даже обращать внимание.

      – Пап, то, что мы с тобой умеем делать, нельзя назвать словом «готовить». Тут больше подойдет «сообразить на скорую руку», чтобы не умереть с голоду и не отравиться.

      – Да ладно, сын! Не преувеличивай! –