Самый великий торговец в мире. Ог Мандино

непонятен смысл сей необычной просьбы. Однако мне велели применять описанные в свитках законы к собственной жизни до тех пор, пока не появится тот, кто будет нуждаться в помощи и наставлениях гораздо больше, чем я в свои юные годы. Мне было сказано, что по неким признакам я распознаю человека, которому следует передать свитки, хотя, вполне возможно, он и сам не будет осознавать, что находится в их поиске. Я терпеливо ждал и использовал эти законы, как мне было дозволено. Благодаря полученным знаниям я стал, как многие меня называют, самым великим торговцем в мире, как и тот, кто завещал мне свитки, был самым великим торговцем своего времени. Теперь, Эразмус, надеюсь, ты понимаешь, почему некоторые мои действия ты считал странными и неосуществимыми, тем не менее, они оказались верными. Всегда в своих поступках и решениях я руководствовался этими принципами. Не благодаря моей мудрости мы скопили столько золотых талантов; я был лишь орудием исполнения.

      – Вы до сих пор верите, что после стольких лет объявится тот, кому суждено получить эти свитки из ваших рук?

      – Да.

      Хафид бережно сложил свитки и закрыл ларец. Стоя на коленях, он тихо произнес:

      – Ты останешься со мной до того дня, Эразмус?

      Казначей протянул руку сквозь мягкий свет и сжал руку Хафида. Кивнув один раз, он покинул комнату, словно повинуясь неслышимому приказу хозяина. Хафид затянул кожаные ремни и, поднявшись на ноги, подошел к маленькой башенке. Через нее он вышел на строительные леса, окружавшие огромный купол.

      В лицо старику дул восточный ветер, неся с собой запах озер и пустыни. Стоя высоко над крышами Дамаска, Хафид улыбался, мысленно перенесясь в далекое прошлое.

      Глава третья

      Стояла глубокая зима, и на Масличной горе свирепствовал жуткий холод. Из Иерусалимского Храма через узкое ущелье Кедронской долины тянулся густой запах дыма, ладана и горящей плоти, смешиваясь с вязким ароматом растущих на горе терпентинных деревьев.

      На открытом склоне, в непосредственной близости от селения Вифания, остановился для отдыха огромный торговый караван Патроса из Пальмиры. Час был поздний, и даже любимый жеребец великого торговца прекратил обгрызать нижние ветки фисташковых деревьев и устроился подле мягкой лавровой изгороди.

      За длинной вереницей притихших палаток густые конопляные заросли обвивали четыре старых оливковых дерева, образуя загон, где едва можно было различить сбившихся в кучу ослов и верблюдов. За исключением двух стражей, охранявших повозки с товаром, единственное движение исходило от длинной тени, отпечатывавшейся на большом шатре Патроса из козьего волоса.

      Сам хозяин палатки в негодовании расхаживал вперед и назад, периодически останавливаясь, хмурясь и качая головой, глядя на молодого человека, робко преклонившего колени у входа в шатер. Наконец Патрос опустил свое немощное тело на ковер из золотых нитей и подозвал к себе юношу:

      – Хафид, ты всегда был мне как сын. Я удивлен и озадачен твоей просьбой. Может быть, ты не доволен работой?

      Юноша