Юрий Милославский, или Русские в 1612 году. Михаил Загоскин

сказал земский. – Боярин Шалонский помолвил дочь свою за пана Гонсевского, который теперь гетманом и главным воеводою в Москве: так не худо бы иным прочим держать язык за зубами. У гетмана руки длинные, а Балахна не за тридевять земель от Москвы, да и сам боярин шутить не любит: неравно прилунится тебе ехать мимо его поместьев с товарами, так смотри, чтоб не продать с накладом!

      – Оборони господи! – вскричал купец, побледнев от страха. – Да я, государь милостивый, ничего не говорю, видит бог, ничего! Мы люди малые, что нам толковать о боярах…

      – А куда ваша милость едет? – продолжал земский. – Не назад ли в Балахну?

      – На что тебе, добрый человек?

      – Да так!.. Большая дорога идет через боярское село, а проселочных теперь нет; так волей или неволей, а тебе придется заехать к боярину. Ему, верно, нужны всякие товары.

      – Да со мною ничего нет; видит бог, ничего! Все продал в Костроме.

      – И, верно, на чистые денежки?

      – Какие чистые! Всё в долг! Разоренье, да и только!

      – А вот я бы побожился, что у тебя за пазухой целый мешок денег: посмотри, как левая сторона отдулась!

      Холодный пот выступил на лбу у бедного купца; он невольно опустил руку за пазуху и сказал вполголоса, стараясь казаться спокойным:

      – Смотри, пожалуй… в самом деле! Кажись, будто много, а всего-то навсе две-три новогородки[4] да алтын пять медных денег: не знаю, с чем до дому доехать!

      – Жаль, хозяин, – продолжал земский, – что у тебя в повозках, хоть, кажется, в них и много клади, – прибавил он, взглянув в окно, – не осталось никаких товаров: ты мог бы их все сбыть. Боярин Шалонский и богат и тороват. Уж подлинно живет по-барски: хоромы – как царские палаты, холопей полон двор, мяса хоть не ешь, меду хоть не пей; нечего сказать – разливанное море! Чай, и вы о нем слыхали? – прибавил он, оборотясь к хозяину постоялого двора.

      – Как-ста не слыхать, господин честной, – отвечал хозяин, почесывая голову. – И слыхали и видали: знатный боярин!..

      – А уж какой благой, бог с ним! – примолвила хозяйка, поправляя нагоревшую лучину.

      – Молчи, баба, не твое дело.

      – Вестимо, не мое, Пахомыч. А каково-то нашему соседу, Васьяну Степанычу? Поспрошай-ка у него.

      – А что такое он сделал с вашим соседом? – спросил стрелец.

      – А вот что, родимый. Сосед наш, убогий помещик, один сын у матери. Ономнясь, боярин зазвал его к себе пображничать: что ж, батюшка?.. для своей потехи зашил его в медвежью шкуру, да и ну травить собакою! И, слышь ты, они, и барин и собака, так остервенились, что насилу водой разлили. Привезли его, сердечного, еле жива, а бедная-то барыня уж вопила, вопила!.. Легко ль! неделю головы не приподымал!

      – Ах ты простоволосая! – сказал земский. – Да кому ж и тешить боярина, как не этим мелкопоместным? Ведь он их поит и кормит да уму-разуму научает. Вот хотя и ваш Васьян Степанович, давно ли кричал: «На что нам польского королевича!» – а теперь небойсь не то заговорил!..

      – Да, кормилец, правда. Он говорит, что все

4

Мелкая серебряная монета. (Примеч. М. Н. Загоскина).