Юрий Милославский, или Русские в 1612 году. Михаил Загоскин

Теперь в Москве житье худое: поляки буянят, православные ропщут, того и гляди, пойдет резня… Постой-ка, боярин, постой! Серко мой что-то храпит, да и твоя лошадь упирается, уж не овраг ли?..

      Оба путешественника остановились; Алексей спрыгнул с лошади, ступил несколько шагов вперед и вдруг остановился как вкопанный.

      – Ну, что? – спросил другой путешественник.

      – Ох, худо, боярин! Мы едем целиком, а вот, кажется, и овраг… Ах, батюшки светы, какая круть! Как бог помиловал!

      – Так мы заплутались?

      – Вот то-то и беда! Ну, Юрий Дмитрич, что нам теперь делать?

      – Искать дороги.

      – Да как ее сыщешь, боярин? Смотри, какая метель: свету божьего не видно!

      В самом деле, вьюга усилилась до такой степени, что в двух шагах невозможно было различать предметов. Снежная равнина, взрываемая порывистым ветром, походила на бурное море; холод ежеминутно увеличивался, а ветер превратился в совершенный вихрь. Целые облака пушистого снега крутились в воздухе и не только ослепляли путешественников, но даже мешали им дышать свободно. Ведя за собою лошадей, которые на каждом шагу оступались и вязнули в глубоких сугробах, они прошли версты две, не отыскав дороги.

      – Я не могу идти далее, – сказал наконец тот из путешественников, который, по-видимому, был господином. Он бросил повода своей лошади и в совершенном изнеможении упал на землю.

      – Уж не прозяб ли ты, боярин? – спросил другой испуганным голосом.

      – Да. Я чувствую, кровь застывает в моих жилах. Послушай… если я не смогу идти далее, то покинь меня здесь на волю божию и думай только о себе.

      – Что ты, что ты, боярин! Бог с тобою!

      – Да, мой добрый Алексей, если мне суждено умереть без исповеди, то да будет его святая воля! Ты устал менее моего и можешь спасти себя. Когда я совсем выбьюсь из сил, оставь меня одного, и если господь поможет тебе найти приют, то ступай завтра в отчину боярина Кручины-Шалонского, – она недалеко отсюда, – отдай ему…

      – Как, Юрий Дмитрич! чтоб я, твой верный слуга, тебя покинул? Да на то ли я вскормлен отцом и матерью? Нет, родимый, если ты не можешь идти, так и я не тронусь с места!

      – Алексей! ты должен исполнить последнюю мою волю.

      – Нет, боярин, и не говори об этом. Умирать – так умирать обоим. Но что это?.. Не послышалось ли мне?

      Алексей снял шапку, наклонил голову и стал прислушиваться с большим вниманием.

      – Хотя б на часок затих этот окаянный ветер! – вскричал он с нетерпением. – Мне показалось, что налево от нас… Чу, слышишь, Юрий Дмитрич?

      – В самом деле, – сказал Юрий, приподнимаясь на ноги, – кажется, там лает собака…

      – И мне тоже сдается. Дай-то господи! Завтра же отслужу молебен святому угоднику Алексею… поставлю фунтовую свечу… пойду пешком поклониться Печерским чудотворцам… Чу, опять! Слышишь?

      – Точно, ты не ошибаешься.

      – А где лает собака, там и жилье. Ободрись, боярин; господь не совсем нас покинул.

      Кого среди ночного мрака заставала метель в открытом