Юрий Милославский, или Русские в 1612 году. Михаил Загоскин

во все глаза на пана и кусал губы, чтоб не лопнуть со смеху.

      – Цо то есть! – завизжал дишкантом поляк. – Ах вы москали! Да знаете ли, кто я?

      – Не гневайся, ясновельможный пан! – сказал с низким поклоном Кирша. – Мы спросонья не рассмотрели твоей милости. Дозволь нам хоть в уголку остаться. Вот лишь рассвенет, так мы и в дорогу.

      – А это что за неуч растянулся на скамье? – продолжал пан, взглянув на молчаливого прохожего. – Гей ты, олух!

      Незнакомый приподнялся, но, вместо того чтобы встать, сел на скамью и спросил хладнокровно у поляка: чего он требует?

      – Пошел вон из избы!

      – Мне и здесь хорошо.

      – И ты еще смеешь рассуждать! Вон, говорят тебе!

      – Слушай, поляк, – сказал незнакомый твердым голосом, – постоялый двор не для тебя одного выстроен; а если тебе тесно, так убирайся сам отсюда.

      – Цо то есть? – заревел поляк. – Почекай, москаль, почекай[6]. Гей, хлопцы! вытолкайте вон этого грубияна.

      – Вытолкать? меня?.. Попытайтесь! – отвечал незнакомый, приподымаясь медленно со скамьи. – Ну, что ж вы стали, молодцы? – продолжал он, обращаясь к казакам, которые, не смея тронуться с места, глядели с изумлением на колоссальные формы проезжего. – Что, ребята, видно – я не по вас?

      – Рубите этого разбойника! – закричал поляк, пятясь к дверям. – Рубите в мою голову!

      – Нет, господа честные, прошу у меня не буянить, – сказал хозяин. – А ты, добрый человек, никак, забыл, что хотел чем свет ехать? Слышишь, вторые петухи поют?

      – И впрямь пора запрягать, – сказал торопливо проезжий и, не обращая никакого внимания на поляка и казаков, вышел вон из избы.

      – Ага! догадался! – сказал поляк, садясь в передний угол. – Счастлив ты, что унес ноги, а не то бы я с тобою переведался. Hex их вшисци дьябли везмо![7] Какие здесь буяны! Видно, не были еще в переделе у пана Лисовского.

      – Пана Лисовского? – повторил Кирша. – А ваша милость его знает?

      – Как не знать! – отвечал поляк, погладив с важностью, свои усы. – Мы с ним приятели: побратались на ратном поле, вместе били москалей…

      – И, верно, под Троицким монастырем? – прервал запорожец.

      Поляк поглядел пристально на Киршу и, поправя свою шапку, продолжал важным голосом:

      – Да, да! под Троицким монастырем, из которого москали не смели днем и носу показывать.

      – Прошу не погневаться, – возразил Кирша, – я сам служил в войске гетмана Сапеги, который стоял под Троицею, и, помнится, русские колотили нас порядком; бывало, как случится: то днем, то ночью. Вот, например, помнишь, ясновельможный пан, как однажды поутру, на монастырском капустном огороде?.. Что это ваша милость изволит вертеться? Иль неловко сидеть?

      – Ничего, ничего… – отвечал поляк, стараясь скрыть свое смущение.

      – Как теперь, гляжу, – продолжал Кирша, – на этом огороде лихая была схватка, и пан Лисовский один за десятерых

6

Подожди, москаль, подожди (пол.).

7

Ну их к дьяволу! (пол.).