Дикарка Жасмин. Бертрис Смолл

личи в блюде с легким вином, свежие фрукты на подносе, вазу фисташек без скорлупы и лепестки розы в застывшем меду. Он ел с удовольствием, а потом произнес:

      – От твоего угощения я буду крепко спать.

      – Как и мы все, мой господин, – ответила Ругайя с улыбкой. – Мы уже не так молоды, как прежде.

      – Но я и не так стар, – запротестовал он.

      – Не забывай, мой господин, – игриво подтрунивала над ним жена, – я точно знаю твой настоящий возраст. Мы ведь не только муж и жена, но двоюродные брат и сестра.

      Акбар усмехнулся.

      – Ты права, – согласился он. – Но я еще достаточно молод, чтобы насладиться в постели с хорошенькой женщиной.

      – А разве для хорошенькой женщины существуют недостаточно молодые мужчины? – шаловливо спросила она. Ругайя была довольна, что после всех лет может его рассмешить. А в смехе он нуждался как никогда.

      – Ты всегда была так мудра или поумнела с годами? – в ответ подтрунивал он над женой. – Не забудь, ведь и я знаю твой возраст!

      – Но я уверена, мой господин, что ты слишком благороден, чтобы раскрыть эту тайну другим.

      Акбар вновь рассмеялся, но тут же посерьезнел и спросил:

      – Почему ты не рассказала Ясаман, из-за чего была вынуждена уехать от нас Кандра? Разве она никогда не спрашивала, что за «ужасные вести» привез тот мудрец? Ведь обычно она любопытна, как обезьянка.

      – Но она – ребенок, едва вышедший из младенчества, мой господин. Пока ей достаточно знать, что Кандра любила ее и не хотела оставлять. Правду она не поняла бы, даже если я и попробовала бы ее объяснить. Когда она станет старше и научится мыслить, я расскажу, что произошло на самом деле, если она захочет знать. Возможно, это будет уже не важно.

      – Тогда зачем, дорогая, ты рассказала ей остальное?

      – Если бы я этого не сделала, рассказал бы кто-нибудь другой. Нет способа заставить людей поверить, что Ясаман – плод твоего семени из моей утробы. Всем ясно, что я не настоящая ее мать. Я – полная и ширококостная. Мои волосы черны, а кожа пшенично-золотистого оттенка. А Ясаман худенькая и изящно сложенная. Бирюзовые глаза выдают, что она дочь другой женщины. Ее кожа как густая сметана. А волосы, хоть и прямые, как у тебя, господин, но блестят, словно в них спрятан огонь, как у Кандры.

      Наступит день, когда кто-нибудь из злобы, ревности или просто из подлости расскажет Ясаман про Кандру. Но ведь никто не знает правды, которую знаю я. Разве ты не приказал Абу-л Фазлу, своему историку, вымарать всякое упоминание о Кандре из его сочинений о твоем правлении? Я знаю, ты сделал это, потому что тебе больно. Но другие могут не понять этого. Они могут представить все в недобром свете и причинить боль моему ребенку, но я не позволю этого! Пока в моем теле теплится дыхание и есть сила в руках, я не дам повредить нашей дочери!

      Акбар кивнул и, взяв ее руки, любовно их сжал.

      – Я мудро поступил, когда отдал Ясаман тебе, Ругайя. Помню, как Кандра пожаловалась, что Шайкхо Баба ревнует ее ко мне, потому