Леонид обязательно умрет. Дмитрий Липскеров

отпустило. Она отвалилась на мятые подушки и тяжело дышала ртом.

      – Собирайся! – скомандовала Ксанка.

      – Куда?

      Губы бледные, в глазах слеза.

      – Там узнаешь!

      Сопротивляться Юлька была бессильна. Ксанка ловко подтянула на нее чулки, прочно закрепив их на поясе… Свитер поверх голого тела… Юбка чуть мятая… Туфли…

      А на улице, на всякий случай, дожидался в надраенной до блеска «Победе» Чармен.

      – Давай к Равиковичу! – опять скомандовала Ксанка, когда они с Юлькой уселись на мягкий автомобильный диван.

      – Конечно, – не вдаваясь в детали, согласился Чармен.

      И они поехали по утренней Москве, под звуки радио, на котором вместе работали, слушая радостную программу «С добрым утром!», надеясь, что утро действительно окажется добрым и радостным, что их молодость все победит! Во всяком случае, их с Юлькой молодость. Чармена в расчет никто не брал. Чармен сам все рассчитывал.

      Равикович оказался гинекологом-частником, открывшим дверь только после условного стука и пароля, состоявшего из малоизвестного словосочетания – «гипоксия плода».

      Чармена с собою не взяли, да он вовсе и не стремился общаться с человеком с носом, очень похожим на его собственный.

      Ксанка недолго шепталась с тайным знатоком по женской части. Равикович пару раз кивнул в знак согласия, а потом с удовольствием растянулся в улыбке, демонстрируя великолепные зубы. У гинеколога имелся знакомец стоматолог, он врачевал на дому дантистову жену, получая взамен великолепный рот.

      – Места по вашему профилю, – улыбался дантист, шуруя зеркальцем, – и места по моей специальности – чрезвычайно похожи!

      – И частенько они служат одному и тому же! – поддерживал шутку Равикович.

      В каком-то году в России назовут такой обмен услугами бартером.

      Безусловно, Юлька в своей жизни уже не раз посещала гинеколога. Но случалось это всегда в районной поликлинике, и хоть врачом была женщина, что являлось плюсом для комфорта, но остальное – кресло, обтянутое потертым тысячами женских задниц коричневым дерматином, с рогатками для ног с облупленной краской, а самое главное, инструментарий, ужасающий на вид и запредельно холодный, как будто его специально выдерживали в морозильной камере… Все вышеперечисленное было нестерпимо ужасным.

      У Равиковича женская медицина оказалась обставлена совсем по-другому. На стенах кабинета – картины, да все вычурные какие-то, абстрактные; диковинные цветы в глиняных горшках, своей пестрой зеленью делающие гинекологический кабинет похожим на место, откуда космонавты выходят на посадку в ракету.

      Кресло казалось совершенно новым, и не с кожзаменителем каким-нибудь, а с самой натуральной лайкой.

      – Зачем? – искренне не понимала Юлька.

      – Не помешает! – тоном, не терпящим отказа, объявила Ксанка.

      – Я – здорова!

      – Садись!

      Равикович не совсем понимал, что происходит, но ко всякого рода ситуациям привык, а потому спокойно ожидал.

      – Ну,