Леонид обязательно умрет. Дмитрий Липскеров

продолжал мстить, чем мог, заставляя Юльку блевать именно в моменты соития с Антоновым, прививая матери стойкое ощущение, что мучения ее все от мрачного капитана исходят, от его ненормальной страсти.

      Конечно, где-то в глубине себя он понимал, что именно эта ненормальность и удерживает родительницу возле чужого ей человека, но соглашаться, смириться зародыш с этим не желал, а потому Юлька исправно блевала, впрочем, как и испытывала праздничный утробный салют.

      А как-то вечером Антонов уже в дверях, уходя, коротко сказал:

      – Расстреляли.

      – Что? – сначала не поняла она, расставшаяся в мыслях с капитаном как полчаса. – Что?

      – Расстреляли твоего Криницина… Ну, Северцева… Третьего дня и расстреляли…

      И захлопнул дверь.

      Потом он не приходил три дня, а она все это время провалялась на тахте почти в забытьи. Ее даже не тошнило по утрам.

      Звонил телефон надрывно. Ксанка, наверное. Но она ничего не слышала, старалась не слышать…

      Эмбриону было даже не по себе от чувства жалости к собственной матери.

      Так ей и надо, думал он, но яды все же не пускал, продолжая размышлять о материнском Космосе и о глупой ерунде, которая случается с носительницами Вселенной. Если бы они знали, целой частью чего они являются, вероятно, их мозг женский со временем развился бы до мужского, а так лишь бабьи бесплодные муки!.. Мужчины же подспудно осознают, что являются ненужным звеном в цепи эволюции, а оттого их серое вещество развивается куда как быстрее и мощнее, чем женское. А все для одной цели – желание осознать, почему они не нужны? Как так случилось, что в них – деятелях науки, искусств, философах, осмысляющих бытие, – Космос, по гамбургскому счету, и не нуждается… А вот так!.. Вот потому!..

      Для физиологических радостей, для мыслительного процесса, двигающего научно-технический прогресс, они еще сгодятся, чтобы Космосу не напрягаться самому. Мужская особь работает на комфорт Космоса. Так муравьи работают на матку. Помрет матка, конец всему муравейнику!..

      Антонов появился в третий вечер, под самую ночь. Изголодавшийся, он жадно целовал ее шею, а она, подождав, пока чекист насытится поцелуем, как комар, не жравший полжизни, затем оттолкнулась от него негрубо и от окна, прижавшись спиной к подоконнику, вопросила:

      – Откуда знаешь?

      Он не понял вопроса, глянул на нее с удивлением, продолжая расстегивать ремень. Платон за время встреч с Юлькой похудел и накануне проворачивал шилом новую дырочку в поясе из кожзаменителя. Сейчас эта дырочка разъехалась, и ремень можно было выкидывать.

      Он понял.

      – Ты забыла, где я работаю.

      – Как же так быстро?

      – А чего тянуть? За тройное убийство… – Он свернул ремень в клубок и, словно змею, положил на сервант. – Знаешь, как он их убивал?

      – Не хочу, – отвернулась она к окну. Смотрела на зеленые купола церкви, стараясь не слушать.

      Но ему надо было сказать.

      – Одному охраннику в глаз выстрелил. Такая огромная черная дыра в голове. Кулак можно засунуть! Второго – в живот. Он за