Шелковый шнурок. Владимир Малик

но своя… На горе сохранился костел – можно было бы перестроить, но люди заявили, что и шагу не ступят через его порог. Вот и строим. Надо. И причащаться, и венчаться, и исповедоваться. Как построим – тогда и я с Феодосией обвенчаюсь…

      – А она тебя, батько, любит, – сказал Арсен. – Неужто сам не видишь?

      Палий обнял Арсена за плечи.

      – Дорогой мой, как это не вижу? Конечно, вижу. И отвечаю ей любовью. Придет время – поженимся. Приезжай поскорее домой, чтобы попасть на свадьбу!

      – Долгий еще у меня путь, батько. Сначала – в Варшаву, а потом – на Дунай, возможно, под самую Вену.

      – Да, долгий и опасный.

      – Я бы не поехал туда… Но там ведь Златка… ждет меня, надеется, что спасу.

      Палий остановился у ворот, сплетенных из свежей лозы.

      – Вот здесь живут твоя мать с дедусем! А рядом – Роман со Стехой.

      – Роман со Стехой? Разве они уже поженились?

      – Да. Своя семья – своя хата. Что может быть лучше? Хатка, правда, плохонькая, но они молодые – обживутся и поставят со временем новую. Место отменное! Огород ровный, низинный, за ним – левада, луг. Дальше – Унава. Хочешь – разводи гусей, уток. Хочешь – рыбу лови… Я тоже поселился бы здесь.

      Видно было, что Палий влюблен в эти действительно прекрасные места. Но Арсен слушал его невнимательно. Через плетень он увидел такую знакомую маленькую фигурку… Мать!..

      Сердце его неистово забилось, готовое выскочить из груди, а ноги вдруг онемели, будто к земле приросли. Хотел побежать – и не мог. Только смотрел не отрываясь завороженным взглядом. Мама! Маленькая, немного сгорбленная, будничная, как всегда. В свитке, которой, кажется, не будет износа, в сером шерстяном платке и старых заскорузлых опорках. Она стояла у открытой двери хлева и поила из деревянного ведерка небольшую телку пепельной масти. Телка крепко упиралась растопыренными ногами в землю и, подталкивая мордой ведерко, потягивала вкусное пойло. А рука матери гладила ее по шее и за ушами, как ребенка.

      – Мама! – прошептал Арсен и почувствовал, как комок подступил к горлу. – Мама! – опять позвал он, на этот раз голос его прозвучал хотя и хрипло, но достаточно громко.

      Мать подняла голову.

      И вдруг ведерко выскользнуло из ее руки, пойло разлилось по земле.

      – Арсен! Сыночек!

      Она быстро, как только могла, засеменила к воротам.

      Арсен помчался со всех ног и встретил мать посреди двора. Прижал к груди. Целовал ее холодные, огрубевшие от ежедневной работы руки, шептал слова утешения.

      Мать вытерла кончиком платка мокрые глаза, посмотрела на сына снизу вверх, спросила едва слышно:

      – Один?

      – Один, – вздохнул Арсен.

      – Бедный ты мой, когда ж тебе, как другим, улыбнется долюшка? Когда перестанешь блуждать по свету?

      – Сейчас, мама, на нашей земле ни у кого нет тихой доли. Одна беда лютует… Так разве могу я сидеть дома? Кому-то нужно со злой недолей бороться!

      Мать охватила руками голову Арсена, притянула к себе, поцеловала в лоб.

      – Бедная моя головушка! – И грустно улыбнулась