Кон. Марина и Сергей Дяченко

понял, – сказал Тимур, сдерживая внутреннюю дрожь. – Спасибо…

      Свет погас. Недвусмысленное предложение уйти.

      Тимур на ощупь выбрел в коридор; желтая лампочка в оплетке все еще горела, и на стене под ней было написано мелом: «Я жду».

* * *

      – Ты влюбился?

      Тимур оторвал взгляд от пустой тарелки из-под супа:

      – Что?

      Мать убрала тарелку. Поставила на ее место другую, с котлетой и рисом. Вытерла руки полотенцем:

      – Ты ведешь себя как влюбленный. Молчишь и улыбаешься.

      – А-а-а… – Тимур растерялся. – Не знаю.

      Мама молчала. Над головой у нее, на стене против окна, помещалась знакомая с детства афиша: «Шторм». Сто двадцатое представление».

      – Ты немножко пугаешь меня, Тима, – сказала мать задумчиво. – Ты уверен, что не влюбился?

      – Что такого пугающего во влюбленности? – он откусил сразу половину котлеты. – У-у, как вкусно… И лука в меру как раз… Булку в молоке вымачивала?

      – Не уводи разговор в сторону, – мать усмехнулась. – У тебя все в порядке?

      – Ну да, – Тимур жевал.

      – С работой есть какие-то новости?

      Он буднично пожал плечами:

      – Ничего особенного. Репетируем…

      – Я имею в виду – с настоящей работой. С трудоустройством.

      – Мама, – Тимур отложил вилку. – Я занимаюсь самой настоящей работой. Сейчас. То, что за нее пока не платят, – ничего не значит…

      Мать хмыкнула. Уселась напротив, положила локти на стол:

      – Значит, ты все-таки влюбился?

      – Да, – сказал Тимур, помедлив.

      – Я ее знаю?

      – Нет.

      Мать вздохнула. Все невысказанные упреки и пожелания, все планы, надежды и жалобы остались за этим вздохом. Немые. Мать виртуозно умела вздыхать. Великая актриса…

      – А как с Ирой?

      Тимур неопределенно пожал плечами. Будто желая помочь ему, в комнате зазвонил телефон.

      – Ешь, – мать поднялась.

      Тимур погрузил вилку в россыпи риса. Глупая улыбка вернулась снова – весь сегодняшний день она не отлипала от него, будто навязчивая мелодия. Только слепой не заметит; ему бы толику самообладания…

      Мать вернулась. Увидев, какое у нее лицо, Тимур едва не поперхнулся рисом.

      – Тима…

      – Кто это звонил?

      – Тимур… ты правда там был?!

      – Кто это звонил? – спросил он с холодной яростью.

      – Какая разница, кто… ты всерьез думал скрыть от меня? Ты действительно думал, что это возможно? Я уж молчу о том, что это подло, Тима, так поступать за моей спиной…

      – Кто звонил?! – спросил он в третий раз.

      – Дегтярев, – сказала мать еле слышно. – Он видел, как ты выходил… оттуда. Сегодня, без пятнадцати двенадцать…

      – Он что, с хронометром там стоял?!

      – А ты что думал, – сказала мать неожиданно спокойно, даже насмешливо. – Ты думал, здесь так легко сохранить тайну? Горячий уголь за пазухой? У Дегтярева