Трактир «Ямайка». Дафна Дюморье

передавал стаканы посетителям, а то поднимал крышку стойки и выходил к гостям – посмеется с одним, перекинется грубым словцом с другим, кого-то похлопает по плечу, другому кивнет. В первый момент компания в баре встретила Мэри радостным ржанием и с любопытством таращила на нее глаза, потом кто-то хмыкнул, кто-то пожал плечами, и вскоре на нее уже никто не обращал внимания. Все усвоили, что она – племянница хозяина, нечто вроде служанки при жене Мерлина, и, хотя кое-кто из молодежи был бы не прочь потрепаться с ней, они опасались рассердить хозяина, думая, что он, возможно, держит ее здесь для собственного пользования. Поэтому Мэри оставили в покое, к ее большой радости, хотя, если бы она знала причину такой сдержанности, в ту же ночь убежала бы из трактира, сгорая от стыда и отвращения.

      Тетя не появлялась на людях. Мэри время от времени замечала за дверью ее тень и слышала шаги в коридоре, а один раз увидела, как та испуганно заглядывает в щелку. Вечер тянулся бесконечно, Мэри никак не могла дождаться, когда же ей дадут отдохнуть. Табачный дым и пар от дыхания так густо висели в воздухе, что в комнате почти ничего нельзя было разглядеть, и усталым глазам Мэри лица мужчин представлялись размытыми, бесформенными пят нами, в которых выделялись лишь волосы да зубы в слишком больших ртах. Те, кто уже набрался под завязку и ничего больше не мог в себя влить, валялись трупами на скамейке или на полу, закрыв лицо руками.

      Те, кто еще мог стоять, столпились вокруг грязного мелкого жулика из Редрута – он, видимо, считался здесь душой общества. Раньше он работал на шахте, но теперь она была заброшена, и он стал бродячим торговцем и лудильщиком, в связи с чем накопил огромный запас гнусных песенок и этими сокровищами теперь угощал компанию, собравшуюся в «Ямайке».

      Его перлы встречали дружным хохотом, от которого дрожала крыша, а громче всех, конечно, смеялся сам хозяин трактира. Мэри было страшно слышать этот безобразный хохот, переходящий в визг, в котором, как ни странно, не было ни капли веселья; он разносился по темным каменным коридорам и пустым комнатам, как будто вопль страдания. Коробейник принялся измываться над несчастным идиотом из Дозмари. Тот совсем обезумел от вина и, уже не в состоянии подняться на ноги, так и си дел на полу, словно животное. Его посадили на стол, и коробейник заставлял бедного дурачка повторять слова песенок, сопровождая их соответствующими жестами, что вызывало истерический смех у всей толпы. Несчастный недоумок, возбудившись от аплодисментов, подпрыгивал на столе, повизгивая от восторга, хватаясь пальцами с обломанными ногтями за фиолетовое пятно на лице. Мэри не мог ла больше терпеть. Она тронула дядю Джосса за плечо. Тот повернул к ней мокрое от пота лицо.

      – Я больше не могу, – тихо сказала Мэри. – Прислуживайте сами своим друзьям. Я пойду к себе.

      Он вытер пот со лба рукавом рубашки, глядя на девушку сверху вниз, и Мэри с изумлением увидела, что, хотя дядя Джосс непрерывно пил целый вечер, сам он не пьянел. Он был