Собачья сага. Гера Фотич

собаки, скользнул рукой по груди, и, ощутив непомерно большой живот, вспомнил толстого ветеринара за письменным столом, кричавшего, что не хочет садиться в тюрьму за наркотики.

      Пес потянулся и, дернувшись всем телом вперед, мотнул головой, благодарно лизнув Павла в лицо. Раньше бы Павел обязательно что-то ему сказал. Но сейчас не мог. В горле стоял комок, а в груди жжение, как будто выпущенная из пистолета пуля, срикошетив, пробила его сердце навылет, обнажив нутро. Во рту было сухо, словно они лежали не среди осин Ленинградской области, а в пустыне Гоби.

      Они не пытались уснуть. Просто лежали так, словно притаившись, боясь кого-то спугнуть, как в засаде на врага. И сейчас вокруг них был только один враг – смерть. Скрытый и беспощадный, который ничем себя не выдавал. Этот падальщик уверенно ждал своего часа. Когда за давно ушедшими мечтами этих двух существ начнут растворяться воспоминания, а затем и окружающая реальность, не позволяющая доселе смерти вступить в свои права.

      Смерть не в силах была разрушить то доброе и нежное, что продолжало соединять близкие души, и упорно ждала, когда они сами сделают это. Она всегда так поступает.

      Еще летом все было хорошо. Они носились по полям и лесам, пугая живность и случайных заплутавших грибников. Веня с разбегу кидался на грудь хозяину, и они валились вместе, кубарем катясь в густые заросли. А потом наперегонки мчались к озеру. И каждый день открывал для них что-то новое, неизведанное, будто они продолжали взрослеть.

      На память приходило то, о чем они не задумывались ранее, когда были счастливы. Не останавливаясь, проносились мимо чего-то существенного, касающегося их обоих. Беспечность не делала их слепыми, а, наоборот, словно соты, наполняла память новыми ощущениями, концентрируя происходящее в сладкий нектар, который запасают на черный день. Как разбуженное далекое эхо они ощущали голос природы: тихий шелест листвы, шорох пробегающего по траве ветерка, настигающего запоздалую птицу, скребущуюся под кустиком мышь. Но теперь это сливалось в единый мотив и казалось прощальной колыбельной.

      Грудная клетка собаки периодически резко вздымалась, а когда оседала, струйки крови, терявшиеся в рыжей шерсти, начинали бить темными фонтанчиками. Морщинистая шероховатая морда Вени сопела над ухом Павла, изредка брызгая слюнями от лопнувших под брылями пузырей.

      Павел чувствовал собачий запах. Обыкновенный, который был у всех его четвероногих друзей. Маленьких и больших. Не только взрослых, но и щенков, с которыми пришлось расстаться. Тех, кого обожал всей душой, и тех, кого оплакивал, потеряв недолюбленными. Этот запах роднил всех животных, собирая в единое целое, разбитое годами в тянущуюся живую очередность. Сейчас Павел сумел снова почувствовать каждого из всей этой огромной собачьей стаи, которую время, словно опытный ямщик, запрягло цугом.

      Ему всегда казалось, что намокшая собачья шерсть пахнет палой влажной листвой, обнаженной после сошедшего снега. И вот теперь, вдыхая этот запах,