Драматические произведения. Александр Блок

мама. Это не страшно. Я скоро вернусь. Самое трудное – перейти черту. Прощайте. У вас инок в доме.

      Быстро идет к калитке. Елена за ним. Мать на пороге – в страшной тоске.

      Елена

      Я буду ждать.

      И вдруг – точно грозовой весенний ливень: Елена, рыдая, обрушивает руки на плечи Германа.

      Герман (взволнованно)

      Скоро. Скоро.

      Она смеется сквозь слезы. Он тихо разнимает ее сильные руки. Поднимает фонарь и, встряхнув головой, начинает быстро спускаться по дорожке. – Бледное лицо монаха приникло к широкому стеклу и смотрит в ночь: точно больным и выцветшим глазам его нет приюта. – Весенний ветер усиливается, в разрывах черного неба – яркие и крупные звезды. – Елена тихо идет к дому. Пошатывается. Платье белеет.

      Вторая картина

      То же место – около дома Германа. Настала глубокая ночь и тишина. Не слышно собачьего лая и птичьего свиста. Острая крыша дома тонет в черном небе. Там несутся испуганные ветром тучи, то застилая, то открывая крупные звезды. Все погружено в полный мрак, только большое окно Елены открыто. Елена склонила пробор над работой у лампы, а перед нею сидит больной монах и смотрит на нее большими грустными глазами. Вся картина подернута нежно-голубой прозрачной кисеей, как будто и дом, и Елена, и монах – отошли в прошлое.

      Елена

      Рассказывай дальше, брат. Теперь мой Герман уже в пути.

      Монах

      Нелегко мне рассказывать дальше, – так томит меня весна. Ну, слушай. – Черная была, весенняя ночь. Над лесистым обрывом широкой реки остановилось зарево от костров, и песни звенели. Слушай, Елена… Высоко, над обрывом стояла статная девушка и смотрела далеко за реку. Как монахиня, была она в черном платке, и только глаза сияли из-под платка. Так стояла она всю ночь напролет и смотрела в далекую Русь, будто ждала кого-то. Но никого не было там, только заливной луг, да чахлый кустарник, да ветер весенний. Когда же смотрела она наверх, были изломаны гневные черные брови и чего-то просили бледные, полуоткрытые губы… Укрой меня, Елена.

      Елена (укрывает его платком)

      Ты бредишь, братец,

      Монах

      Слушай, слушай дальше. – Монастырь стоял на реке. И каждую ночь ждала она на том берегу. И каждую ночь ползали монахи к белой ограде, – посмотреть, не махнет ли рукавом, не запоет ли, не сойдет ли к реке Фаина…

      Елена (бросает работу)

      Фаина? Ты рассказываешь про Фаину! Не надо говорить, не надо…

      Монах

      Не перебивай меня, слушай. Вечером на селе захлестывало хмелем душу Фаины, и все деды на палатях знали, что пошла она в пляс… Все парни из соседних сел сбирались поглядеть, как пляшет, подбочась, Фаина… Но тоска брала ее среди пляса, и, покидая хоровод, уходила Фаина опять и опять к речному обрыву, долго стояла и ждала кого-то. И только глаза сияли из-под платка – все ярче, все ярче…

      Елена

      Мне странно… Мне дивно…

      Монах

      И такая грусть обняла меня, Елена. И так я томился, так хотелось мне быть человеком… В черную ночь увидал я багровое зарево над рекой. Это – раскольники сжигались: старая вера встала заревом над землею… И стало на селе Фаины