Небо земных надежд. Нонна Орешина

сквозь заклеенные двери балкона и привычную скороговорку телеведущей, которая печально сообщала об очередной болезни президента.

      Зная настырную натуру друга, Димка отбросил книжку о мореплавателях и, стараясь не грохнуть горшок с цветком, залез на подоконник, ежась в предчувствии холода, открыл форточку:

      – Сей-час… Жди-и!

      – Куда собрался? – простуженным голосом крикнула из спальни мама. – Холодина, а у тебя горло болело. С Ларой надо посидеть, я в магазин наведаюсь.

      – Я скоро… У Мишки буду. В магазин гляну, чес-слово… А с Ларкой сама сиди, – Димка нахлобучил шапку, накинул на плечи старую, еще дедову куртку на собачьем, как уверяет Мишка, меху, схватил рукавицы и последние слова прокричал уже на лестничной площадке в надежде, что мама их не услышит.

      На улице было ослепительно солнечно, морозно и безлюдно как всегда.

      – Сначала в маг заскочим, я обещал. Потом – к тебе… – Димка глянул на раскрасневшееся от холодного ветра лицо Мишки и стал торопливо застегивать пуговицы, пришитые вдоль сломавшейся “молнии”.

      Длинный мех на воротнике куртки щекотал шею, но не кололся. И вовсе он не собачий, а волчий. Собак Димка любил и одна только мысль о том, что их убивают ради того, чтобы шить унты и куртки, приводила в негодование. Но куртка была хотя и большой, однако уютной, невероятно теплой и расставаться с ней даже из солидарности с четвероногими друзьями не хотелось. Тем более что подарили куртку деду полярники, когда он летал на Севере. А дед, узнав, что сына переводят в Забайкалье, отдал ему. Но у отца была своя форменная дубленка, и, провисев в кладовке почти без дела года три, дождавшись, когда Димка подрастет и раздастся в плечах, куртка перешла по наследству к внуку. За одно и унты, которые слетают с ног, даже если одеть с шерстяными носками.

      – Чего в магазин-то ходить? Только дразниться… – вздохнул Мишка, но когда Димка, шаркая унтами по тонкому слою снега, сбившемуся у обочины, зашагал в сторону продмага, поплелся за ним.

      Улица с символическим названием “Проспект Авиаторов” была самой длинной в авиагородке, где насчитывалось десятка два жилых и общественных зданий когда-то сливочно-розового цвета, а теперь в серых, словно камуфляжных разводах. Одним концом улица упиралась в котельную с черно-белой трубой. Невдалеке высилась водонапорная башня, окрашенная тоже в клеточку, что требовалось для безопасности полетов. На переднем плане красовался Гарнизонный офицерский клуб. Широкая лестница в пять ступенек. Козырек над массивными дубовыми дверями подпирают стройные, порядком облупившиеся колонны.

      По другую сторону образовавшейся площади – двухэтажная школа с просторными классами, широкими коридорами и высоченным спортивным залом. Все казалось таким большим, быть может, потому, что училось в школе последнее время с первого по одиннадцатый класс всего сорок пять мальчишек и девчонок, считая дошколят. Их стали принимать в “подготовишку” после того, как закрылся детский садик из-за каких-то фиктивных смет, как уверяла мама, и уплывших непонятно куда денег. Она только-только,