Три стервы. Титью Лекок

мнение по данному вопросу отсутствовало, да он и не испытывал в нем потребности. Разорвана веревка или нет, в любом случае ее больше нет. Он бы предпочел изучать все элементы по мере их поступления, без предубеж-дения.

      Вечером Фред сидел, как всегда, уткнувшись в грязное окно электрички, но его взгляд блуждал, а мысли были далеко. Он снова видел перед собой этих трех таких разных женщин – они по очереди излагали ему статьи и заповеди феминистской Хартии, которую писали в шесть рук. Хартия была достаточно гибкой и широкой, чтобы соответствовать всем ситуациям, в которую каждая из них могла попасть. Но значительно больше, чем сам текст, его впечатлила их спонтанная способность согласовывать свои слова и действия. Когда он слушал их смех, видел, как они понимают друг друга с полуслова, ему чудилось, будто в его восприятии этих девушек и, как следствие, в его отношении к ним просматривается нечто от Средневековья. То уважение, которого они требовали, не имело ничего общего с тем, что он себе представлял, когда размышлял о женщинах вообще и о феминистках в частности.

      Покинув электричку, он ощутил легкость и даже зашагал по пустынным улицам своего предместья враскачку, словно ковбой. Возможно, жизнь вовсе не такая, как ему казалось. Он догадывался, что возможны и другие варианты, более простые и естественные, далекие от искусственных уловок той социальной игры, от которой он сбежал. Однако все эти восторженные мысли покинули его, стоило Фреду открыть дверь и столкнуться лицом к лицу с пустотой. Не включая свет, он окинул взглядом всю квартиру, потом толкнул дверь в ванную. Полки были пусты. Ни щетки, ни средства для снятия макияжа, ни пижамы – Алексия все унесла еще утром, когда они уходили из дому. Как он ухитрился не заметить? Он торопил ее, полагая, что она еще наводит красоту. На самом же деле она готовилась к разрыву, к побегу, чтобы не нужно было еще раз встречаться с ним. У него ничего не осталось. Ни малейшего следа ее пребывания в его квартире и его жизни. Ни носка, который она могла бы забыть под кроватью. А он, как полный кретин, сделал всего лишь два ее снимка. Отсутствие. Его жилище оставалось таким же, как раньше, но пустым. Он стоял в прихожей, не в силах шевельнуться, неспособный проделать привычные механические действия, перед тем как лечь спать. Тяжесть пустоты парализовала его. По мере того как глаза привыкали к темноте, предметы начинали вырисовываться на мутном темно-сером фоне. Вешалка. Круглый столик с блюдцем, в которое он бросал монеты и ключи. Валяющиеся перед входом в комнату кроссовки. В проеме двери в гостиную он различал подлокотник дивана, угол стола. Он продолжал стоять, так и не сняв куртку, как мудак, посреди всех этих предметов – абсолютно бесполезных и в какой-то мере враждебных. Утративших свои функции. Для чего все это? Для создания среды обитания, но какой толк в среде обитания, когда ты остаешься в одиночестве, в неком подобии существования? Квартира – словно покинутый актерами театр.

      Он все еще стоял в прихожей с ключами в руках, когда какой-то