Два брата, или Москва в 1812 году. Рафаил Зотов

без формуляра здесь нельзя и глаз показать. Теперь кончено. В наказание за их недогадливость и я им ни слова не скажу. Пусть же они помучаются до будущего моего отпуска. Прошу вас молчать и никому не открывать вашего имени.

      Все поглядели друг на друга с изумлением, проворчали разные полуизвинения и начали отпускать натянутые шутки насчет своей мнимой недогадливости. Старик Сельмин посмотрел на сына, покачал головою и замолчал. Гости разошлись опять за карточные столы, а молодой Сельмин взял проезжего под руку и стал с ним ходить по комнатам. Через час уже и забыли об этом эпизоде. Веселое расположение гостей не могло вдаваться в продолжительные обсуждения. Да ведь они и не за тем собрались. Один молодой Сельмин не отставал от путешественника. В первый раз он встретил человека с такою образованностию и душою. Таинственность его еще более усиливала участие, которое он к нему чувствовал. Уважая причины его скрытности, он не обращал разговора на этот щекотливый предмет, и гость был ему чрезвычайно благодарен за его деликатность. Наконец проезжий просил позволения удалиться, и молодой хозяин проводил его опять в свою комнату.

      – Любезный Александр Петрович, – сказал ему таинственный гость, – я завтра, вероятно, уеду прежде, нежели вы встанете. Позвольте с вами проститься и поблагодарить вас еще раз за вашу милую выдумку насчет нашего знакомства. Вы меня два раза спасли от неприятностей. Вы сделали доброе и благородное дело. Мы с вами, верно, больше никогда не сойдемся в этой жизни, и я ничем не буду в состоянии отплатить вам за это…

      – Перестаньте, пожалуйста… я вам гораздо больше обязан… После всех этих фигур, с которыми я провел целый месяц, встретил я наконец человека, какого редко найдешь и в столице. Не дадите ли вы мне каких поручений в Петербург? Кому там прикажете кланяться?

      – Никому. Благодарю вас. Я умер для всех. Одно существо, которое помнит еще меня… но и его у меня похитили. Бог с ними! Я ни на кого не жалуюсь.

      При этом проезжий закрыл глаза рукою, чтоб скрыть выкатившуюся слезу.

      – Вы, кажется, говорили, что знакомы с господином Зембиным; не прикажете ли ему сказать чего?

      – Ему? Скажите, что ему мертвый кланяется, или нет… лучше ничего не говорите.

      Видя, что этот разговор чрезвычайно расстроил путешественника, Сельмин прекратил расспросы, пожал ему руку, простился и ушел. Проезжий бросился на диван и горько заплакал.

      «Слава богу, – сказал он сам себе, – у меня есть еще слезы. Я думал, что уж выплакал их».

      В этом-то печальном расположении духа ожидала его сцена вовсе другого рода.

      Дверь комнаты его тихонько растворилась, и слуга его, Егор, едва держась на ногах, вошел, придерживаясь за стенку.

      – Это ты, Егор? Откуда?.. Негодяй! И в каком виде!

      Егор повалился в ноги.

      – Виноват, батюшка, – сказал он ему печальным голосом. – Погубили меня злодеи, напоили, и все насильно. Виноват!

      – Насильно! Это на них похоже, а все-таки мудрено. Ну, бог с