Два брата, или Москва в 1812 году. Рафаил Зотов

Но мне кажется, что я вас видал в Петербурге… Лицо ваше мне так знакомо…

      – Не может быть, – с горькою усмешкою отвечал проезжий. – Лицо мое принадлежит к числу умерших. Меня никто не знает и не может знать.

      С удивлением посмотрел на него молодой Сельмин, не понимая странного его ответа.

      – Я, однако, помню, – продолжал он с недоумением, – так точно! Не родня ли вы гвардии капитану Зембину?.. Я его часто видел, и ваше с ним сходство с первого взгляда поразило меня.

      Путешественник смешался, побледнел, но отвечал, однако ж, довольно равнодушно:

      – Нет! Я ему не родня. Наше сходство – дело случайное.

      – Так вы его знаете?

      – Да! Видал… во время последнего турецкого похода.

      – А вы были в военной службе? Очень приятно познакомиться с вами! В каком полку вы служили?

      – Я находился при главнокомандующем… и то недолго… Незначащая рана и семейные обстоятельства принудили меня оставить это поприще… Но я вас задерживаю… У вас гости. Позвольте мне отдохнуть, мне рано надобно отправляться в путь.

      – Это моя комната; вы в ней полный хозяин. Я оставлю вас и пришлю слугу. Сделайте одолжение, приказывайте.

      – Мне никого не нужно. Со мною есть слуга…

      – Ну, этот, вероятно, теперь в распоряжении наших челядинцев, и если он не одарен такою же твердостью, как вы, то, верно, его уже напоили. Уж это так водится.

      – Очень жалко, я во всю жизнь не забуду вашего одолжения. Вы меня спасли. Бог знает, что бы тут произошло.

      – О нет! Батюшка мой и добр и благороден… Но вы знаете провинциальные нравы.

      В эту минуту старик Сельмин вошел.

      – Ступай, Саша, к гостям да вели обнести чем-нибудь. Ты очень хорошо сделал, что увел сюда этого господина.

      – С которым мне лестно было познакомиться. У нас есть много общих знакомых. Он был в военной службе, находился при главнокомандующем… я уж извинялся пред ним за наших гостей… Запировались.

      При этом слове он ушел, а старик Сельмин, оставшись с проезжим, подал ему руку и также извинился в происшедшей сцене.

      – Я их всех побранил, – сказал он. – Они приняли вас за соседнего помещика семнадцати душ. Он иногда отнекивается, и мы его обливаем.

      – Очень сожалею, что он позволяет это с собою делать.

      – Э! Как вы судите! У нас все делается по-приятельски. Творим, что думаем, и никогда не сердимся друг на друга за дружескую шутку.

      – Это очень похвально.

      – Я пришел к вам извиниться и просить вас пожаловать опять в залу к гостям.

      – Нет! Избавьте, ради бога.

      – Послушайте. Для меня это все равно. У меня дом открыт, и мое дело угостить и спать положить. Но собственное ваше достоинство требует, чтоб показаться опять перед всеми. Я вас не спрашиваю, куда вы едете и кто вы, но вы везде с этими людьми можете встретиться, и они, видя вас в чести в моем доме, рады будут все для вас сделать. Я ведь угощаю всю губернию. Все у меня пьют и едят.

      – Я вам душевно благодарен, – отвечал проезжий с некоторою задумчивостью, –